26 апреля ­ - боль Чернобыля. Как часто снится мне мой брат…

Нина Ивановна Шаповалова всю жизнь работает врачом. Человек она общительный, веселый, но… «Знаете, каждый год, в апреле, мне снится мой братик… Такие сны… Я стараюсь поминать его, я всегда это делаю. Но боль оттого, что Анатолий так рано ушел, не отпускает. Так хочется, чтобы он увидел оттуда, с неба, как я, его сестра, храню его память… Может, напишете?! Всякие чудеса ведь бывают: а вдруг кто­то еще его вспомнит, а вдруг кто­то еще пожелает ему царства небесного?.. Никого у него, кроме меня, не осталось».

Я плохой проводник между Богом и людьми. Точнее – вообще никакой. Но рассказать о славном летчике, сыне летчика Ивана Федорова, в войну повторившего подвиг Алексея Маресьева, наверное, нужно… А вдруг и вправду есть какая­то связь между нами? Теми, кто здесь еще, и теми, кто ушел.

Анатолий Иванович Федоров всю жизнь был при самолетах. Как закончил летное училище, так и работал на аэродромах. Техником, потом летчиком… До того самого дня, когда жизнь раскололась на две части: до и после Чернобыля.

На Чернобыльской атомной станции произошла авария. И все: жизнь как будто остановилась. Украина, Белоруссия, Европа, та, что поближе, вроде и жили, и работали, но все были под колпаком атомного взрыва… Анатолий Иванович с первых часов трагедии работал на ликвидации аварии. Сначала на самолете людей доставлял в зараженную зону и вывозил из зоны. Затем пересел на вертолет и стал выполнять самую страшную работу: засыпать пылающий, извергающий смерть, реактор. Сколько он перевез туда песка, кто знает… Но то, что он облучен, почувствовал сразу. И, чтобы не отдать штурвал в руки здорового, а возможно, и неопытного летчика, остался на боевом посту. Вертолет, песок и реактор – вот вектор его жизни в те дни. Головная боль, тошнота, слабость – он обманывал всех врачей: «Все в порядке. Не выспался просто…» В суматохе тех дней его и не слушали: летает, да и ладно.

Болезнь дала о себе знать с новой силой через три месяца после чернобыльской аварии. Стало так плохо, что в больницу увезли… Там врачи сказали: не жилец. Вердикт был вынесен, а значит, появилась дальнейшая ясность: пока живу – буду работать! «А как же мои самолетики?..» Аэродром не отпустил своего. 12 лет он боролся с болезнью. Двенадцать! Больница, работа, дом: такие теперь у него были маршруты. Аэродромное начальство понимало, что если его сейчас отправить на пенсию, ­ значит убить. Анатолий Иванович был спокоен. Он вообще был очень спокойным, добрым и открытым человеком… Казалось, что он не думает о своей обреченности… Жил себе…

Умер внезапно. Вот вчера еще на аэродроме что­то тихо втолковывал помощникам, а через несколько часов его сердце остановилось…

Потом врачи говорили, что он вообще не должен был выжить, что смерть ждала его сразу после трагедии на ЧАЭС. Но вот такая сила бывает в человеке: раз я не думаю о болезни, значит – ее нет.

Нина Ивановна, его сестра, до сих пор оплакивает единственного брата, всегдашнего ее жалельщика и защитника. «Я живу памятью о нем…» ­ может, и впрямь, каким­то образом он услышит? И не будут мучить страшные сны бедное сестринское сердце?