Армен Джигарханян: «Я слишком старый, чтобы врать»

Ему сразу хочется верить. Потому что у него такие глаза, а еще улыбка, тембр голоса, который ты угадаешь из миллиона голосов… Джигарханян весь такой, что ему нельзя не верить. И в кино, и на сцене, и в жизни он говорит правду. Не всегда приятную. Порой – убийственную. Но ему, как классику отечественного кино, многое прощается. Правда, как классику, слава Богу, живому – прощается не все и не всеми. Но Джигарханяну до этого нет дела. Он всегда имел право быть самим собой. И намерен им пользоваться бессрочно.
«Интервью хочешь? Приходи, моя хорошая, — сделаем интервью!» — говорит Армен Борисович мне по телефону. И я точно знаю, что встреча состоится. Потому что так сказал Джигарханян.

«Это моя профессия»

— Армен Борисович, вы попали в Книгу Гиннесса за рекордное количество киноролей. Есть даже эпиграмма Валентина Гафта: «Гораздо меньше на Земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян»… А вашу первую роль в кино вы помните?
— Представь, как давно это было – 50 лет прошло! Я играл рабочего Акопа в фильме «Обвал». Его звали Качалка, потому что он был хромым. Мы показывали жизнь молодого рабочего в сложных условиях… Жили на полустанке: с одной стороны — гора и с другой стороны — гора, а между ними – железная дорога. Когда поезда, подходя к полустанку, тормозили — колодки раскалялись — были красными от трения…
— Число ролей, сыгранных вами, поражает…
— Да, их больше 300. Меня звали на съемки — я снимался. Это моя профессия. Я люблю ее, ничего больше не хочу, не хотел… Такой большой срок – 53 года я актерствую, и ничего не умею больше… Было бы каким-то фарисейством, если бы я тебе сказал, что не хочу и не хотел сниматься… Более того — я испытываю некий высокий восторг от того, что я делаю. Чтобы ты не подумала, что это, когда розы и гвоздики приносят на сцену, я сразу скажу: нет, это не тот случай! Знаешь, если обратила внимание: теноры, когда они правильно поют, у них влажнеют глаза. Это доказано медиками… Паваротти – великий певец — у него влажнеют глаза! Это некое физиологическое удовольствие. Смею тебе сказать, я тоже испытываю такое удовольствие! Это сложная вещь… Извини за пафос, но некое очищение происходит, поверь мне. Я не вру — я уже старый, чтобы врать… Мне всегда было интересно работать. Новая картина, новый спектакль – я надеюсь что-то узнать, удивиться чему-нибудь… Это все делает меня богатым!
— В вашем длинном списке ролей есть та, которая вам ближе всего?
— Нет. Думаю, что нет. Если говорить об этом серьезно, то роль, искусство – процесс не останавливаемый. Мы говорим: «В одну реку нельзя войти дважды». Та вода уже прошла — на ее месте другая вода. То же самое — искусство, творчество. Я только что отыграл, ушел со сцены – и я уже другой, чем был минуту назад: думаю иначе, смотрю иначе… Может, когда я решу завязать с искусством, пойду что-то другое делать — тогда у меня будет время посидеть, подумать, и я решу, что эта или та роль была мне ближе… Сейчас не могу сказать. Особенно — о ролях в кино. Потому что кино – быстро портящийся продукт. Я как-то смотрю фильм, где я сыграл роль лет двадцать назад, – о, да разве это я?! Я не узнаю себя не внешне, а по содержанию: играет как-то не так, курит не так… Вода прошла, понимаешь? В театре — другой закон. Пока я играю — он со мной, этот Отелло. Сыграл – и он отходит от меня потихонечку… Искусство тем хорошо, что все происходит сию минуту. Завтра мы можем о нашей встрече думать, рождаются всякие фантазии, а истина происходит сию минуту!
— У вас было много «криминальных» ролей, среди которых самая известная, наверное, роль Горбатого в фильме «Место встречи изменить нельзя». Как вы к ней готовились?
— Готовился, но не так, как можно подумать. Не было такого, чтобы я пошел, окунулся в криминальный мир… Я в это не верю — в то, что если ты играешь хирурга, надо провести несколько операций. То, что между операциями – и есть самое интересное, я так думаю….

Самый лучший фильм

— Вы приняли участие в «смешной» картине «Самый лучший фильм», которая вызвала не самые восторженные отклики… А вы как этот фильм оцениваете?
— Я никогда не оцениваю — это не мое дело. Я стараюсь в кино и театре — как сказал Станиславский – показать жизнь человеческого духа. Только это! В смешной ситуации, в несмешной, в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!» или где-то еще – не важно. Жизнь человеческого духа! Как это рассказано – другой вопрос. Должен тебе признаться, я «Самый лучший фильм» не видел целиком. Но мне с творческой группой этого фильма было очень приятно работать. Я понимал, что это чуть другие люди, я понимал, что они чуть иначе смотрят на жизнь, но мне это было интересно… И давай оставим каждому человеку самому судить, что получилось. Не будем вырабатывать формулу. Кто-то умирает от удовольствия, кто-то — не умирает… Как в анекдоте, он мне очень нравится: Рабинович, парикмахер, повесился и оставил записку: «Всех не перебреешь». Вот так и в искусстве. Нам очень важно, чтобы в результате нашей встречи — я имею в виду кино, театр — мы вышли обеспокоенными! Другого нет. Когда говорят, что кино учит чему-то — это неверно, ничему не учит. Учит только таблица умножения. Все остальное — беспокоит… Есть суждение об этом кино, как о конкретном случае. А есть истины, которые действительно великие. Например: искусство не бывает вне времени и пространства. Это действительно так. Даже если это гениальный Моцарт, который написал музыку 400 лет назад, — все равно: отклик или пришел сейчас, или не пришел… Может, мы для этого и живем, как говорил Сократ, чтобы проверять и сомневаться. Нам сказали, от головной боли есть лекарство пирамидон — и все. Но мы всегда будем искать другое лекарство. Такова жизнь человеческая…
— В картине «Самый лучший фильм» вы сыграли секретаря Бога. Высоко замахнулись! Для вас это не было трудным решением?
— Не было. Я же вам сказал: роль – это жизнь человеческого духа. Вот там написано (берет лист бумаги со стола): «Здравствуй, Коля!» — значит, он людей называет на ты. Вот из этого и складывается роль… А потом уже режиссер думает, художник по костюмам думает: раз это секретарь Бога – где он сидит, как он одет, и так далее… По сути, любое знание – это повод о чем-нибудь поговорить. Ты что-то знаешь — мне рассказываешь, я что-то знаю — тебе рассказываю. Не важно, какое это произведение литературы — это повод. Я никакой не Отелло, никакая ты не Дездемона — это только повод поговорить… О любви, скажем…
— Из ваших последних фильмов — какой удивил больше других?
— Все! Отдельно не бывает. Бывает другое, к сожалению… Мы боимся прикоснуться к серьезным вещам. Не всегда — есть рисковые люди — но все остальные… Я часто встречаюсь с этим. Не буду называть фамилий, имен — не мое дело… Но почему-то решили посмешить нас. И предлагают юмор не самого высокого качества. Почему-то в наше дело — я имею в виду искусство — ворвались такие… культуристы! Такие крепкие ребята, которые думают, что перевернут все. Не перевернут… Не перевернули…
— В каком смысле культуристы?
— Когда сила есть, а ума не надо – вот что я имею в виду. Это не экшн, потому что экшн – очень хорошая вещь. Например, Гамлет – это экшн, Отелло – это экшн. А это — другое… Когда говорят: мини-супермаркет — это значит, что человек не знает языка. Так и в искусстве. Приходят люди, я их называю культуристами, которые движимы жаждой легкой наживы. Потому что проповедовать что-то очень сложно, а тем более — когда живется не очень… А мы знаем, не надо закрывать на это глаза — мы сейчас тяжело живем. Я часто читаю — записал себе слова, которые сказал католикос всех армян Вазген: «Зажги свечу, вместо того чтобы проклинать тьму». Сделай что-нибудь, а не говори: «Ах, как плохо!». Зажечь свечу труднее, чем проклинать тьму. Говорят: так жить нельзя. А вот как жить – трудно сказать. Надо поковыряться в своей правде…
— У многих режиссеров есть любимые актеры, у актеров – любимые режиссеры. А у вас?
— Есть режиссеры, которых я люблю — Данелия, например… Много таких режиссеров… Они внесли в меня что-то, я у них что-то узнал, ощутил на съемках, мне объяснили, поправили – не обязательно режиссер, это может быть оператор, реквизитор… Когда родители хотят родить ребенка — они к этому стремятся. А ребенок рождается, как мы знаем, от любви. И в искусстве от любви происходит что-то значимое… Много есть замечательных режиссеров… Есть такой мультипликатор Эдуард Назаров. Я с ним на одной картине работал — «Жил-был пес» (озвучил старого волка. – Прим. авт.). Я до сих пор хотел бы с ним работать. Это не то что — мы сейчас пойдем и будем работать… От одних браков много рождается детей, от других – вообще не рождаются… Закон здесь такой же.
— Вы сейчас снимаетесь в каком-нибудь фильме?
— Есть хорошее предложение, но пока не начали съемки — не буду говорить… А то иногда попадаю, извините за выражение, впросак… Я каждый раз попадаюсь на это… Вот эти сериалы, которые снимают 24 часа в сутки, по принципу: утром в газете — вечером в куплете. «Дадите почитать сценарий? – А его завтра принесут. — А что, не написан? – Еще пишут». Такая беспардонная «штампарня»! Люди, которые к искусству не имеют никакого отношения! Тогда надо и остальных подобрать соответствующих. Не потому, что я о себе высокого мнения. Я им говорю: я вам не нужен! Я буду вас мучить, буду задавать вопросы: а почему я сюда пришел? А я ее люблю — или не очень? «Ой, блин, опять этот старик начинает морочить голову…». Я циник по своей сути, и могу проявить это, но я такое вам… наколбасю! Но стыдно же: можно дома, во время пьянки — но выносить на уровень морали государства!.. Я иногда думаю: до чего мы еще опустимся?.. И вот я вдруг оказываюсь в таких сериалах… Я за себя не боюсь — я же артист, клоун. Но чего мы добиваемся? Ведь можно, чтобы люди смеялись от щекотки. Но ведь есть смех от Ильфа и Петрова — я уже не говорю о Мольере или Гоголе! А нам говорят: «Ну, ничего: вот так поводите — и они посмеются…». Обхохочемся!

Химия жизни

— Вы не только успешный актер, но и руководитель Театра имени Армена Джигарханяна. Хотя вы как-то сказали, что самое страшное для вас – руководить…
— Да, это верно. Начальник! (Армен Борисович презрительно улыбается). Если я на сцене — это одно: это гипнотизировать, а если не на сцене — начальник действует приказами: «дан приказ ему на запад», и так далее. Вот это не очень люблю. Можешь посчитать это нескромным, но я скажу: у меня ощущение, что я рожден клоуном. Я могу ущипнуть, за нос схватить. А вот это: «будьте любезны», «следовало бы», «будет правильным»… — я начинаю смеяться… Я могу сказать, что некомфортно себя чувствую на месте руководителя. А если от меня ждут решения… Ночь могу не спать, боясь совершить ошибку: наказать – обидеть или похвалить – тоже обидеть… Хотя в поступках я немножко разбираюсь — знаю, как твои глаза отражаются, как я в твоих глазах отражаюсь…
— Как вы строите отношения с подчиненными?
— Когда как. Иногда контакта не происходит, иногда я даю себя обмануть. Иногда я истинно люблю, необъективен и так далее — этот список можно продолжить… Иногда я не воспринимаю человека. Более того — не могу объяснить почему. Вот вижу, что нет ответной реакции! Как мы давно знаем, самое сложное, что придумано, – это взаимоотношения самца и самки, то есть — взаимоотношения полов. Это самая загадочная вещь…
— Как подбираете актеров?
— Нет системы. Потому что — мы с тобой знаем — в человеке происходят химические изменения. Девушка — женщина, юноша — мужчина. И ярче всего это проявляется в актерской профессии. Причем микроизменения могут стать решающими. В балетном училище у семилетней девочки как-то широту таза определяют — что это ей будет тяжело, когда она подрастет — и так далее… В драматическом деле это почти невозможно. Вот пришла одна актриса – замечательная, я ее очень люблю. Она родила ребенка — и явно стала моложе, и явно стала красивее, причем не только лицом – изменилась пластика, взгляд… А бывает, как любил говорить Гончаров (Андрей Александрович Гончаров 30 лет руководил Театром имени Маяковского, куда пригласил на работу Джигарханяна. – Прим. авт.), вчерашний торт… Поэтому — здесь очень сложно… Единственное, что можно сказать — надо быть внимательным. Если это дорого тебе — я имею в виду театр. Я за актерами подсматриваю на репетициях — как они меняются — это очень интересно, очень! У меня был великий учитель, он давно мне сказал: «Если хочешь наслаждаться театром — не входи ни в какие группировки, компании – наблюдай!». И я, когда достигаю этого, вижу в театре невероятные проявления!
— Как вы считаете: в чем залог успеха театра?
— Нет такого. Есть не очень корректные раздувания тех или иных театров. Мне советовали: «Найми пару критиков, газетчиков — надо раскрутить!» Есть такой путь. Когда некуда идти. Есть другой: появится один спектакль — и он на многие годы определяет успех театра. В Театре на Таганке есть и другие замечательные спектакли, но «Добрый человек из Сезуана» определил успех театра. Тогда так не играли — тогда был кондовый соцреализм, узаконенный, государственный. И вдруг стали ходить на нечто другое. И многие годы так, потому что не пойти на Таганку – тогда зачем вы живете на свете? Это очень многоликая вещь!..

Молодость души

— Ваша жена работает в США, и вы там проводите время. Но, к счастью для нас, не готовы уехать…
— Не готов, элементарно! Это другая страна, другая планета — ответственно говорю тебе! Почему они все время улыбаются? Почему они все время говорят: «Могу я вам чем-нибудь помочь?» Почему, когда я спрашиваю у прохожего, как мне пройти, он поворачивается и ведет меня, хотя ему в обратную сторону? Простое объяснение – надежно живут, надежно! У меня здесь гостил друг, армянин из Еревана, мы давно знакомы — он сорок с лишним лет живет в Америке. Так вот, он гостил в то время, когда расстреливали Белый дом. А я живу на Арбате, и выстрелы были слышны. Я, честно скажу, испугался! Думаю — не дай Бог, что-нибудь случится! Друг при мне позвонил в посольство Америки. Он, простой гражданин, объяснил, что слышны выстрелы. И ему сказали: «Не волнуйтесь, все будет хорошо. Но если вы волнуетесь — мы пришлем машину, и вас привезут в посольство»… Мы надеемся, что мы граждане этого государства и нас кто-то защитит. Что я гражданин и мне как минимум помогут… А наши туристы не могли выбраться из Таиланда, когда там были беспорядки — ими никто не занимался… От этого идет наша взаимная нелюбовь.
— Может быть, у вас, как у мудрого человека, есть совет: как вести себя в ситуации финансового кризиса?
— Я одному другу сказал, что в Америке официально живет полтора миллиона армян — мне журнал какой-то попал в руки, и я там это прочитал. Он через полчаса мне звонит: «Тебя же все знают? — Ну, немножко знают. — Вот если бы каждый армянин дал бы тебе один доллар!..» Понимаешь, какая арифметика получается? Но — не дадут…
— Вы очень красивы в своем нынешнем возрасте…
— Да? А мне в театре все время говорят, что я некрасивый. «У тебя шея короткая!» — говорят (смеется).
— А сами как чувствуете себя в этом возрасте?
— Я понимаю, что мне 74-й год… Но очень часто я думаю, что мне не 74 года: я такой молодой, так хочу жить! Когда я так говорю более-менее умным людям — они мне отвечают, что это профессиональное: у актера нет возраста… Не ответил я на твой вопрос?