«Часто пели русскую «Катюшу» - пели для нее и про нее»...
.Глава города Андрей Джатдоев в этом году традиционно поздравлял ветеранов с Днем Победы. Теплые слова прозвучали тогда и в адрес Екатерины Константиновны Фисенко, отметившей свой 94-й день рождения. Она добровольцем ушла на фронт, принимала участие в освобождении Сталинграда, Севастополя, Белоруссии, имеет множество наград и медалей. Имениннице мэр пожелал самого главного – крепкого здоровья...
«Вечерка» не раз писала о Екатерине Константиновне, но чаще всего это были рассказы о ее встречах со школьниками, студентами, о ее участии в общественной жизни города.
Сегодня мы делимся со своими читателями бесценным даром - ее личными воспоминаниями о той страшной войне. Несколько эпизодов — в стихах или прозе — это крупицы истории. Они откровенны, просты и остры, полны тяжких переживаний и деталей военного быта — той самой «работы», которую пришлось выполнять совсем молодым в годы Великой Отечественной.
ЭТО БЫЛ И КАТИН БОЙ
(в ночь с 10 на 11 января 1944 года)
В наградном листе к приказу 76-й гвардейской стрелковой дивизии № 79/н от 9.03.1944 г., по которому гвардии старшина Ивашина Екатерина Константиновна, 1924 года рождения, санинструктор 83-го отдельного гвардейского сапёрного батальона, награждена орденом Красной Звезды, записано: «…Тов. Ивашина во время наступления наших частей 8-9.01.1944 г. на селение Александровка Калинковичского района Полесской области участвовала с группой разграждения при проделывании проходов в минных полях и заграждениях противника. Во время боя, невзирая на огонь, быстро и смело проводила перевязки раненым, выносила их с поля боя. Во время боя за 8 и 9 января перевязала и вывела 40 бойцов и офицеров 239-го гвардейского стрелкового полка и саперного батальона. Из них 15 бойцов с оружием – 5 ППШ и 10 винтовок».
А потом был еще один бой — в ночь с 10 на 11 января 1944 года. «Это был и Катин бой» - так называется стихотворение фронтового поэта, сослуживицы Кати Ивашиной, Антонины Животовой...
Батальон атакой на рассвете
Занял белорусское село.
Скрылись где-то взрослые и дети,
И следы их снегом замело,
И комбат, сдвигая брови хмуро,
С ненавистью смотрит в темноту,
Где желтеет смертью амбразура,
Молча охраняя высоту.
Знали, понимали только двое:
Чтобы высотою овладеть,
Надо провести разведку боем,
Надо тыл немецкий разглядеть,
Надо так ударить по плацдарму,
Чтобы был нежданным тот удар,
Вбиться клином встык немецких
армий...
Зашумел походный самовар -
Это Катя чай закипятила,
Вмиг забыв про фронтовую жуть,
Минный ящик, словно стол накрыла:
«Хватит, обогрейтесь хоть чуть-чуть!».
Полевую сумку собирает -
Йод, пакеты, вату и бинты,
А в углу коптилка догорает
Вместе с догораньем темноты...
Ах ты ночь военной круговерти!
Дождь ли лил и вьюга ли мела,
По следам солдат навстречу смерти
Санинструктор Катерина шла,
И бойцы, отогревая душу,
В час затишья, запалив смольё,
Часто пели русскую «Катюшу» -
Пели для неё и про неё...
А потом - не зацепись за ветку! -
Как сугробы, в маскхалатах все,
Шли они в глубокую разведку
По ничьей, нейтральной полосе...
Но вокруг все снова стало адом,
Пробудился тот проклятый дзот,
И рвались со свистом мины рядом,
И строчил нещадно пулемет,
И ракеты землю освещали,
И ложился новый минный шквал...
Раненые бились и стонали,
А комвзвода кровью истекал.
И её рванул в плечо осколок,
Но она сквозь этот страшный сон,
Сквозь комочки снеговых иголок
Замирала и ползла на стон.
И сама в сплошном аду не знала,
Сколько километров проползла,
Сколько ран тогда перевязала,
Сколько жизней дорогих спасла.
Только знала: у живых и павших
Совесть перед Родиной чиста,
И к утру под нашим стягом алым
Мирно та дымилась высота...
Сколько было - их тревог военных?
Сколько мирных пройдено дорог?
Превратившись в бабушек степенных
Часто мы твердим: «Да как он мог,
Наш народ, пройдя такие муки,
Выжить, уцелеть и победить?».
Облачившись в праздничные платья,
Погрустив и вспомнив меж собой:
Далеко от нас Фисенко Катя,
Помнит и она тот страшный бой...
Продолжение разведки боем
(из воспоминаний Е. К. Фисенко — в ночь с 10 на 11 января 1944 года)
Началось это в декабре 1943 года. Зима была в разгаре. Впереди - бескрайние леса Белоруссии. Район наступления - село Александровка. Наш саперный батальон 76-й гвардейский находится в лесу. Кругом костры, каждая часть у своего костра. В дивизию приехали наши шефы, рабочие завода имени Масленникова из города Куйбышева. Прошло торжественное собрание, заводчане раздали подарки, изготовленные тружениками завода, - шарфы, носки, кисеты с махоркой, одеколон. А для ремонтных мастерских необходимые металлы для быстрейшего ремонта машин, танков, орудий в полевых условиях. Солдаты, измученные боями, радуются вестям из тыла, как дети. На поляне в каждой части горит свой костер. Идет приготовление ко сну. Под голову - рюкзак, под себя - подстилка из хвойных лап. В середине горит костер. Дежурный подбрасывает в костер дрова и следит, чтобы никто не протянул ноги в костер. Первой дежурить выпало мне. Пожилой солдат Сергей Васильевич Голованов, называвший меня дочкой, проговорил: «Доча! Я подежурю, а ты иди полюбуйся, какая красота. На лапах хвои снег, отблеск костров на них, как иллюминация, как настоящая новогодняя елка». Это напомнило мне время, когда мама была жива, съезжались братья с семьями, было весело, прибегали стайки малышей с колядками. И я, утопая в снегу, побрела по лесу. Самой себя стало жалко. От воспоминаний расплакалась: три года по военным дорогам одна - ни писем, ни вестей. Только меняются наименования фронтов: Крымский, вновь Крымский, Сталинградский, Донской, Брянский, Западный, Центральный и вот уже Белорусский. И везде - минирование, разминирование, мосты, переправы, землянки, НП, КП. Вот так я со слезами, утопая в снегу, не попав к своему костру, попала к артиллеристам. К поваленному дереву привязаны лошади. Обняв лошадь за шею и прижавшись к ней, я почувствовала вдруг, как начали вздрагивать и её бока. Лошадь заплакала вместе со мной! Её слезы смешались с моими. Человек и животное среди войны плакали одинаковыми слезами. Меня это повергло в шок...
Разыскав свой костер, рассказываю об этом Голованову. Проснувшийся пожилой солдат Кучеров проговорил: «Дочка! Моли Бога, чтобы она плакала на свою голову, но не на твою».
Но лошадь ошиблась всего на неделю. 8 января 1944 года у села Александровка мы проделывали проходы в своих и немецких минных полях и проволочных заграждениях за два часа до рассвета, делая проходы для пропуска пехоты и техники. Слежавшийся снег, сильные морозы. Найти мины трудно, чеки, примерзшие к боковым стенкам мин, опасно и трудно изымать. Солдатам приходилось отогревать чеки своим дыханием. С трудом справились, но в этот день бой успеха не имел.
9 января вновь проделывали проходы в минных полях на участке Устинова. На проволочных заграждениях враги навешали консервные банки с камешками. Резать проволоку так, чтобы не поднять шум, не удалось. Вынуждены были под проволоку заложить фугасы, чтобы подорвать заграждение во время артподготовки. Опять беда: не хватило бикфордова шнура, который своей длиной доставал бы до траншей с пехотой. Вынуждены были оставить сапера в белом маскхалате в открытом поле, чтобы он во время артподготовки зажег шнур и подорвал фугас, который бы разметал проволочное заграждение. «Свой» взрыв во время артподготовки мы услышали. Но какова судьба солдата Радченко? Разыскивая его, мне пришлось проползти поле от батальона Кусенко, мимо Устинова, до 234-го полка Шкурко. По пути перевязывала раненых, вытаскивала их с поля боя. Переворачивала и тела погибших, чтобы не пропустить Радченко.
Перевязывая раненых солдат полка 237-го, своего батальона и бойцов 239-го стрелкового полка, мне довелось вытащить и с оружием и без оружия и своих солдат, и солдат полка - всего 40 раненых, которые вступили в бой в этот день. И только вечером узнала, что на территорию приданной 68-й танковой бригады дополз полузамерзший солдат-сапер. Они его, как могли, отогревали чаем, оказали помощь и отправили в санчасть. Фактически вытащила 38, в наградном написали 40...
Наши саперы сменились. Сапер Шишкин передал мне распоряжение комбата Скрыгули: из боя выйти утром 11 января вместе с дивизионными разведчиками. У разведчиков было задание разведать огневые точки противника. Я обычно, если уходила со своими разведчиками в инженерную разведку, то с группой прикрытия. В этот раз побоялась - а вдруг утром с ними не встречусь? И ушла в разведку с ними в ночь. Старший группы приказал мне: в траншею не прыгать. Ждать наверху. Быть под наблюдением разведчика Лубсанова. Оказывается, в связи с тем что никак не удавалось в течение двух суток освободить Александровку, им дали задание уточнить расположение огневых точек противника. Свое задание они выполнили с шумом и гамом. Вызвали огонь противника на себя, а затем с большим трудом прорывались к своим сквозь страшный обстрел. Выйдя из-под обстрела, долго шли в темноте. Вроде все тихо. Вдруг наткнулись на минное поле. Быстро справились. Две мины ребята разминировали, аккуратно отложили в сторонке. Внезапно откуда-то запрыгали мины, появились раненые. Быстро оказали им помощь.
Метрах в 40-50 от переезда Голевицы, где надлежало скрыться, нас накрыл огонь артиллерии. Просто шквал огня. Ребята бросились врассыпную. Я успела нырнуть за полковую пушку сорокапятку, и все... Больше ничего не помню. В результате - одна тяжелая контузия головного мозга с разрывом барабанных перепонок; через валенки - осколочное ранение средней трети голеней обеих ног. О судьбе ребят за все годы, даже бывая на встречах ветеранов, так и не узнала. За выполнение этого задания получила награду - орден Красной Звезды, и инвалидность войны второй группы в 20 лет. Кто-то оказал мне помощь, сделав перевязку головы...
Как все было, я узнала только через 43 года. Была в гостях у сына в Тбилиси, где он преподавал на военной кафедре мединститута. Он купил мне билет, и в 1987 году я поехала в Крым к родственнице. На вокзале меня встречали две подружки, с которыми вместе в 1941-м уходили на фронт - Марина Комарова и Нина Кравченко. Я разговариваю с ними и замечаю, что они украдкой поглядывают в сторону. Мне что-то показалось знакомым в стоящей поодаль тучной даме. Я подбежала, проговорив: «Кажется, я Вас где-то видела». В ответ услышала: «Идиотка, я вокруг нее уже полчаса с этим веником вьюсь, а она, видите ли, где-то меня видела!». И огромный букет крымских роз плюхнулся мне в руки. Это была Дуся Готовкина, с которой я вместе уходила на фронт в 1941-м, но под Сталинградом в боях я примкнула к 64-й армии Шумилова, а она ушла с 51-й. И с тех пор, с 1943 года, мы не виделись. Повиснув на моих плечах, она расплакалась. Марина буркнула: «Ну, развезла наша Дуся мокреть под носом». А Дуся в ответ: «Да не так, как ты. Знаешь, Катюшка, тогда тебя привезли в медсанбат как мороженую чурку с торчащими осколками через валенки, без сознания и с запахом водки. В карточке передового района значилось, что тебе влили 100 граммов водки, чтобы согреть в сильный мороз. Анастасия Ивановна Суслова, хирург, сказала: «Быстрее готовьте пьяницу на стол». У тебя из ушей и носа сочилась кровь. После оказания помощи Суслова заставила таскать снег и растирать тебя. Я хорошо тебя растирала, а Нинка меня лупила по спине, приговаривая, что растираю я плохо. А она тебя не снегом, а соплями растирала»... Вот из этой перепалки подружек я узнала, что со мной случилось. Из медсанбата меня отправили в госпиталь города Речица, где пытались исправить то, что со мною сделала война.
По приезде новых раненых я узнала, что готовится крупное наступление. Я, боясь потерять свою часть, добралась до машины, идущей на фронт, и меня не смогли заставить остаться в госпитале. Так я вновь попала в свой батальон, где меня встретили саперы песней «Катюша»...
Война шла по своим законам. 21 июля 1944 года дивизия, сбив последние заслоны, вышла на государственную границу в 20-километровой полосе наступления между селом Збуниным и местечком Долмачевым. Военный совет 70-й армии поздравил гвардейцев-черниговцев, которые первыми среди других соединений армии изгнали фашистов с советской земли.
Вот так закончилась моя военная дорога…
