Читают все! Планка: падение или взлет?

Но как же удивительно получается в одноименном рассказе Евгения Гришковца! Герой вроде бы все время балансирует на грани «недозволенного», не приличествующего его положению поведения – на грани банальной драки «ни за что», – и в то же время пребывает в высоком душевном полете, имя которому Любовь…

На обложке книги есть краткая аннотация: «В новых рассказах Евгения Гришковца можно расслышать эхо Чехова, Шукшина и его собственных пьес­монологов. Он писал и продолжает писать современные истории о смешных и трагических пустяках, из которых состоит наша жизнь. Бытовая ссора, хронический недосып, разбитая банка с маринованными огурцами… Любая ерунда под пристальным взглядом писателя приобретает размах почти эпический, заставляет остановиться на бегу и глубоко­глубоко задуматься. Рассказы эти – лучшая терапия для человека, задерганного будничной гонкой и забывающего смотреться в зеркало...».Точно и правильно сказано, и добавлять практически нечего. Потому что рассказы Евгения Гришковца САМИ ПО СЕБЕ. В одной из рецензий я прочитала: «Тем, кто не является фанатом всего­всего, что делает Евгений Гришковец, читать его сборник рассказов, наверное, не следует. А тем, кто до сих пор видел только спектакли Гришковца и слышал его «песни», читать «Планку» не следует однозначно. Чтобы не сделать неприятного открытия…». Какого – автор рецензии пытается разъяснить, но мне показалось, что ему это не удалось. Все равно оказывается – как ни крути – что Гришковец­рассказчик – умница.

«Неудачные рассказы» ­ была и такая оценка попытки Евгения Гришковца работать в этом жанре. Но, я думаю, так может сказать только не очень внимательный читатель. Потому что в том же сборнике «Планка» есть рассказ «Шрам». В этом коротеньком эпизоде–полуисповеди, полурепортаже из жизни Кости­неудачника есть подтекстовое, едва читаемое, только угадываемое: нравственность выбора. Размышление о необходимости хорошего, правильного поступка. Размышление – не в лоб, но невольно спрашиваешь себя: а как ты бы поступил с тем кошельком? Пошел бы к Скачкову В. Н.?
Отдал бы?

Это – наша литература, русская, привычная. И пускай немножко по­школярски я делаю такой вывод, но в такой «наив» хочется верить. Прямо как в той песне: «Но ты и дорог мне такой»…

И еще рецензент вот что пишет о рассказах Гришковца: «…правда в том, что (их читаешь. – Л. Р. ) именно с удовольствием ­ как хорошие, трогательные и с юмором написанные…». А дальше говорит: «Феномен Гришковца – не феномен текста. Феномен Гришковца – то самое потрясающее ощущение значимости, глобальности, неизмеримой драматичности человеческой эмоции и любой мелочи этого мира…– это феномен действа». Я бы добавила: феномен удивительной причастности читающего к этому действу – словно рассказчик подслушивал и мои мысли, когда­то промелькнувшие и не зацепившиеся за сознание…