Дама червей - на счастье. Когда-то в Ставрополе и карточное мошенничество рассматривалось в суде присяжных заседателей
…Однажды в помещении Ставропольского общественного собрания составилась карточная игра в так называемую «железную дорогу» или «девятку». Играли по маленькой. Ранее, пять лет назад, проигрыши и выигрыши здесь доходили до шести тысяч и более, потому что в постоянных участниках талий были домо-владельцы и коммерсанты губернского города. С образованием коммерческого клуба состоятельная публика переместилась туда – меню ужина разнообразней, партнеры интересней в смысле платежеспособности. И вот теперь осел в нем в основном свой брат чиновник.
Собрание, естественно, несколько потеряло в популярности, так ведь и 300—400 рублей – что за банк?! Даже о тсылка использованных карт в Петербургскую экспедицию изготовления государственных бумаг на замену колод не могла поправить положение. Да и игроки тому не способствовали – в азарте и огорчении нередко рвали карты на части. Дошло до того, что выборный старшина Собрания надворный советник Василий Авраамович Лукаш стал даже манкировать общественными обязанностями – редко освящал его своим присутствием.
Не появился он в нем, к сожалению, и в тот злосчастный вечер, когда, открыв полученную по обыкновению в казначействе новую колоду, начали по очереди метать банк секретарь губернского правления Тер-Семенов, инженер Кампус, штабс-капитан Хорошилов, акцизные чиновники фон Нотбек и Степан Маевский. Будь Василий Авраамович – как знать, может, события развернулись иначе?
И тут предательски выскочила карта…
Первая талия прошла как обычно. «Когда же до Маевского дошла очередь метать банк, – написано в деле следователем по важнейшим делам Ставропольского окружного суда, – он взял несколько карт правой рукой и, положив ее на край стола, левой стал перебирать лежавшие на столе деньги, раздумывая вслух, сколько бы ему поставить…Затем, опустив на мгновение правую руку с картами под стол, тотчас же поднял ее и начал метать банк. Убив первую карту, Маевский хотел продолжать игру, но в этот момент наблюдавший за ним Тер-Семенов, заметив, что количество карт в руках Маевского сильно увеличилось, со словами: «Степан Иванович, довольно, сегодня это не пройдет» – схватил его за руку и потребовал, чтобы он выпустил карты. Вынув затем из кармана револьвер, Тер-Семенов, обратившись к игрокам, сказал, что Маевский – шулер и что он пустит себе пулю в лоб, если он этого не докажет».
И предложил присутствующим показать все находившееся в их карманах. А Александр Хорошилов посоветовал посмотреть – нет ли каких-нибудь карт под столом… Глянули – пусто, и, за исключением сидевшего молча Маевского, демонстративно вывернули карманы. После слов Тер-Семенова: «Господин Маевский, это относится и к вам» – Степан Иванович, вытащив из кармана платок, приблизил его к лицу, и… в это время из платка предательски выскочила карта – а именно: дама червей – и шлепнулась на пол.
На предложение сознаться в нечестной игре Маевский ответил только, что он не будет больше ходить в Собрание. Тут явился вызванный Тер-Семеновым начальник сыскной полиции Гелин (мол, «разыгрался грандиозный скандал и без вмешательства полиции повлечет за собой весьма нежелательный и печальный исход»). Однако Степан Иванович попросил всех удалить из комнаты прислугу и полицию. Рыдая, он стал что-то шептать Тер-Семенову. Тот предложил ему громко сказать то, что он шептал ему на ухо. И Маевский произнес: «Пощадите меня, господа, я сделал накладку, подложил две восьмерки».
Такова была роль общественного мнения
«Свидетели Иван Бенедиктов и Семен Дундукин, – говорится далее в обвинительном акте, – будучи допрошены на предварительном следствии, между прочим, показали, что незадолго до описанного происшествия, в феврале 1913 года, после игры в «девятку», в которой принимал участие и Маевский, к ним обращался Тер-Семенов с просьбой проверить карты, высказывая при этом, что подозревает члена клуба Маевского в нечестности. И при проверке оказалось, что в игре не хватало пяти или шести карт…».
Скандал всколыхнул весь губернский город Ставрополь. Слухи о том, что в общественном собрании плутуют, распространялись со скоростью света. При появлении Степана Ивановича на работе не каждый торопился подать ему руку, а прежние игроки-партнеры завершали разговоры одной и той же репликой: мол, теперь понятно, почему осторожный и расчетливый Маевский чаще выигрывал, чем проигрывал. И подозреваемый в шулерстве не выдержал. Уже 21 марта подал прошение об увольнении со службы.
Можно представить, как далось это решение 52-летнему титулярному советнику: добирался до достойной во всех отношениях должности долго, начинал-то жалким надсмотрщиком. Благодаря прилежанию был награжден орденом Святой Анны 3-й степени, золотой медалью на Станиславской ленте для ношения на груди. Да и жалованье получал приличное – более двух с половиной тысяч рублей в год. Но такова была тогда роль общественного мнения. Сегодня, заметим, чтобы принудить кого-то уйти в отставку с хлебного места, надо неизвестно чему произойти! Недавно вон майор Евсюков пострелял народ в магазине, а начальник его милицейский генерал Пронин до последнего сидел в кресле, пока не попросили…
Маевский же не просто уволился – спешно покинул Ставрополь, уехав к родственникам в другой город. Откуда его, бедолагу, заставили-таки с помощью полиции вернуться обратно в связи с возбуждением уголовного дела о мошенничестве. И светили ему туз пик – казенный дом и дама той же масти – душевная болезнь и неприятности, если исходить из правил гадания на картах.
Оказалось… не виновен!
И лишь единицы, как фон Нотбек, не отвернулись от приятеля и прежнего товарища по службе. Например, дворянин П. Чеглоков в благородном порыве сначала выдал пять тысяч рублей залога за Маевского, чтобы освободить его из тюрьмы до суда, а потом вдруг отказался от этого намерения. А человеком был далеко не бедным, хотя и заложил имение в Донском земельном банке (ссуду, кстати, он должен был вернуть аж в 1937 году и, само собой, не вернул: с имениями тогда, и с земельными банками тоже к тому времени было категорически покончено). Впрочем, многие ставропольские дворяне тогда закладывали имения и жили без труда и забот. Две тысячи рублей в депозит казначейства внес за Степана Ивановича другой его приятель – Бернар Новосадко, тоже поляк по происхождению.
Город, пропитанный слухами, ждал суда. И в первом же заседании господин Маевский заявил: «Виновным себя в мошенничестве не признаю». И объяснил, что накладки он не делал, выпавшую у него из кармана карту – даму червей брал всегда с собой, на счастье. А сознался, сказав: «Господа, я виновен, и оставим это», – только потому, что растерялся. Оторопел, как сказали бы сейчас, от «наезда» Тер-Семенова, с которым у него были не очень приязненные отношения.
В прошении Степан Иванович попросил вызвать в суд своих свидетелей, которые «удостоверят безупречный характер моей игры», а также «свойства моего характера. Нервного и восприимчивого, легко поддающегося давлению воли других лиц, способного во всяких затруднительных обстоятельствах теряться и поступать совсем не так, как бы следовало…».
Оглашение приговора суда состоялось 12 октября 1913 года. Двенадцать комплектных присяжных заседателей (кстати, эксперимент по возрождению этого правового института в постсоветской России начался со Ставрополья в том числе) выслушали стороны и признанных знатоков игры в «девятку», просмотрели ее демонстрацию. Эксперты, говоря по-современному, были настроены к якобы происшедшему обману скептически. После перерыва старшина присяжных вышел в зал и под аплодисменты объявил: «Не виновен!».
Фон Нотбек, надо полагать, в числе первых поздравил друга со счастливым исходом дела и возвращением чести. Однако в губернское акцизное управление, как и в Ставрополь, Степан Иванович Маевский не вернулся никогда. Не пустил себе пулю в лоб и его неприятель, хвастун Тер-Семенов. Чем изрядно подмочил свою репутацию – Кавказ подобных пустословий не спускает…
Интересно, такие же страсти кипят сейчас? Если кипят, то, можно предположить, как подспудные споры разрешаются. Уж не в суде – точно.
Марина НОВОХАТСКАЯ.
