Дефицит

Нам все время чего-то не хватает: то светлых дней, то темени ночи.

Дефицит… Это - забытое  слово воспоминаний о 60 - 80-х годах прошлого столетия, когда, скажем так, покупательная способность населения во много раз превышала наполняемость рынка товарами повышенного спроса, когда народ, постепенно приходя в себя после тяжелых военных лет и беспросветной нужды послевоенных десятилетий, уже без особой охоты надевал на себя фуфайку, кирзовые сапоги и солдатскую шапку-ушанку. Я помню, еще в десятом классе (1961 год) ходил в школу в дембельском бушлате среднего брата и резиновых сапогах, ибо в иной обуви по непролазной грязи было просто не добраться. Но человек устроен так (особенно в условиях того самого дефицита): когда на полках магазинов хоть шаром покати, а ему - из кожи вон, но нужно обязательно чем-нибудь выделяться из толпы, то есть на фоне общего отсутствия очень желательно твое личное присутствие и чтобы все на это твое присутствие смотрели  широко раскрытыми глазами, а попросту – завидовали. Помню, когда мне старший брат отдал свои старые туфли на толстой микропоре (он несколько лет работал в Египте), так слюни зависти текли у всей Красной улицы села Петровского, по которой мы, сельская молодежь, дефилировали в те времена. А до этого, двумя годами ранее,  средний брат мне привез из Еревана настоящие бутсы (футбольные ботинки с шипами), так я в них целый год ходил в школу (ведь подобной обувки не было ни у кого), пока гвозди от шипов не продырявили мне всю подошву.

Это был тот «замечательный» период советской действительности, когда мы занимали очередь, не зная за чем, ведь если была очередь, значит, что-то дают стоящее. Понятие «продают» отсутствовало напрочь, было одно заветное слово – «дают». И нам, стоящим часами в очереди в ГУМе в Москве, и на самом деле абсолютно безразлично было, что брать: коли выбросили (тоже перл того времени) женские сапоги, бюстгальтеры или утюги, надо брать независимо от расцветки, размера и стоимости.

Помню, как моего друга Славу,  стоящего в чисто мужской очереди (так получилось) за бюстгальтерами в московском ЦУМе, мужики аплодисментами провожали, когда он брал для своей жены шестой размер, говоря вслед: «Слышь, парень, как мы тебя уважаем!». У В.Высоцкого была зарисовка, когда родственники всей ватагой отправляли одного в Москву, предварительно зашив деньги за подкладку, с перечнем на восемь листов, кому и чего купить. То было время, когда «завсклад» (де-факто) был на уровне (де-юре) министра, потому что владел дефицитом. И что самое интересное – этот самый дефицит заставлял всех «выпендриваться» во всем, во много раз более, чем в странах, где он отсутствовал (имеется в виду не скромность одевания). И когда мы, спортсмены, попадали за границу с тремя долларами в кармане, с открытыми ртами носились по супермаркетам, не зная, чему отдать предпочтение. И какими завидущими глазами все смотрели на моряков (на шереметьевской таможне), возвращающихся домой с целыми телегами тюков с барахлом.

Но все прошло – теперь не надо блата, чтобы узнать, где, когда и что дают. Теперь новый дефицит оказался в другом – в количестве денег, ведь глаза, как и прежде, горят, видя несбыточные мечты, лежащие на прилавках или стоящие стадами в автосалонах. Но теперь нет того, чем бы за них расплатиться. И опять дефицит.

И если раньше дефицит заставлял нас с мошной денег гоняться за товаром, то теперь новый дефицит заставляет нас гоняться за деньгами, где бы и как бы раздобыть их, ведь любые способы не возбраняются, тем более что никто не спрашивает о месте их произрастания в твоем кармане.

Но вот что парадоксально – в том первом периоде дефицита товаров мы все, стоящие в очередях, были как-то ближе друг к другу, сердечнее, что ли, быть может, даже честнее. Хватало и тогда всякого и разного люда, который всех норовил обойти слева, без этого не бывает. Но как быстро мы потеряли основу человечности: доброжелательного и порядочного отношения друг к другу. В том, что оно было, сомневаться не приходится: учителя в школах, как один, бесплатно вели какие-нибудь кружки или дополнительные занятия, врачи при необходимости могли без вызова сами прийти в любое время суток, чтобы хоть чем-нибудь (энергией сострадания) помочь больному в послеоперационном периоде восстановления. А многие из них, как и учителя, жили тут же при больницах и школах во всевозможных флигельках. Тогда так мало говорили о нравственности, и так во многом она проявлялась в простых делах всякой взаимопомощи: одолжить денег, присмотреть за ребенком, сходить в магазин и т.д., разве все перескажешь.

Мы, спортсмены, не имели никаких сборов, премиальных, а «пахали» ничуть не меньше, чем сейчас. Так совсем с другим сознанием все делалось – вот в чем вопрос. Сейчас смотришь на ставки футболистов и диву даешься, что в практически нищей стране (для большинства ее населения) люди без зазрения совести получают миллионы евро в год. У стариков же пенсии не хватает, чтобы оплатить коммунальные услуги, дорожающие с каждым годом. Почему дорожают? Только по одной причине – тем, кто сидит за рулем отрасли, не хватает денег. Их просто мало, чтобы опять приобрести все тот же дефицит.

Так что - получается, что вся страна не выдержала испытания «золотым тельцом»? Нет, наверное, это не относится ко всей стране, а только к ее худшей части, которая благодаря своей изворотливости быстренько обогатилась и заняла все руководящие позиции в ней. И теперь нещадно грабят все то, что подвергается граблению. И это - люди, страдающие от дефицита совести. Они просто выгнали ее на задворки. Но в этой жизни неоплаченных долгов не бывает. Они, глупые, по своей наивности просто не хотят знать об этих законах жизни, что за все придется платить. И если не им (по этой жизни), то их детям.

Но вот в чем загвоздка. В настоящее время люди потеряли уверенность в том, что они чем-либо могут повлиять на создавшуюся обстановку. И таких, как оказалось, абсолютное большинство – порядка 85 процентов общего населения. Значит, когда надо было часами бегать за дефицитом по очередям, дух необходимости этой беготни был, а теперь, видя, что ничего якобы не может измениться, всех обуяло равнодушие и пассивность. Еще мудрецы утверждали, что равнодушие есть самый большой грех, даже больший, чем зло, так как в таких (пассивных) людях уже нечему развиваться. У них уже беспомощно опущены руки и глаза безвольно созерцают на все зло, творимое вокруг нас. Почему факты насилия вызывают ужас и равнодушие, апатию и бессилие и заканчиваются тихой ненавистью. Психологи называют это состояние дефицитом сострадания.

Как это происходит на практике: масса телевизионных передач о разбоях и дураках в разных вариациях, в коих высмеивается все подряд. Так снижается планка оценки всего происходящего, что вызывает деидеализацию, то есть нет идеи о возможности доброй и справедливой жизни. И это не безобидные вещи, потому что буквально вдалбливается в головы: все продажны, все куплено, и в любом, даже самом добром поступке есть только корыстные и грязные мотивы. Это позволяет легче управлять равнодушной массой  населения.

Нам всем необходимо понять, что если бы мы взяли лучшие законы из лучших стран (Швеции, Финляндии и т.д.) и попытались их внедрить у себя, то из этого ничего бы  не получилось. Пока мы не изменим своё личное сознание, своего личного отношения и к себе, и к обществу, все наши ухищрения будут тщетны.

Мы просто сейчас переживаем очередной дефицит собственной недооценки. Нам, русским, как никому другому, за эти тысячелетия выпало всякого и разного, и мы всегда и всех побеждали. Но то были враги пришлые. А теперь надо побороть прежде всего себя. Только победив себя, мы непременно победим всю заразу, прилепившуюся к нашей Земле.