«Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?»
Этой весной исполнилось 80 лет со дня смерти поэта Владимира Маяковского
«Не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил», – написал он в свойственной ему иронической манере на листке бумаги в конце перед тем, как застрелиться. Но продолжаем вопреки завещанию муссировать разнообразные слухи по сей день. К примеру, о том: самоубийство это было или нет? Если да, то почему в день похорон у гроба появился единственный венок из маховиков, винтов и прочей металлической мелочи с надписью на траурной ленте «Железному поэту – железный венок»? Изготовленный в модном тогда конструктивистском стиле, видимо, должен был демонстрировать сильный, бескомпромиссный характер ушедшего горлопана, главаря, неустрашимого борца за светлое будущее. А на самом деле вовсе, выходит, был не из железа, и «гвозди бы делать из этих людей» - не про него…
А как же рифмованная отповедь за проявление слабости Есенину, покончившему вроде бы с собой в «Англетере», отставленный, получается, в сторону манифест: «Сочтемся славою – ведь мы свои же люди, пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм»… В общем, оказался не мужчина, а «облако в штанах», как он называл себя в одноименной поэме, сочиненной «красивым, 22-летним». Или виновата «любовная лодка», что «разбилась о быт»? Или сыграли свою роль будни и праздники под бдительным до удушья оком чекистов, включая официального Агранова и – сохранились документы – явно по этой части Осю Брика и скрытого «агента влияния» – его жену, потом в полуразводе Лилю Брик, которая ратовала в духе времени за свободную любовь?
Жили ведь в Гендриковом переулке в четырехкомнатной квартире одной «семьей», полностью содержал которую на свои гонорары как раз Маяковский. А он, «источник средств существования», в конце 20-х, по мнению близкого окружения, периодически порывался изменить, махнуть «налево», уйти в самостоятельное плавание то с Татьяной Яковлевой, то с Вероникой Полонской. И когда якобы подступил критический момент возможного расставания, его и подвели к окончательному решению вопроса, поставили навечно на якорь, точнее, на бессрочное посмертное по завещанию отчисление дивидендов с книг и других публикаций? Недаром же Лиля Юрьевна Брик в 1935 году обратилась с письмом к Сталину, что поэта забывают, в последнее время плохо издают, исключили из школьных программ, задерживается и открытие музея, переименование Триумфальной площади в площадь его имени. Вождь откликнулся, начертав на письме известную резолюцию, назвав Маяковского «лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи», которой еще долго потом будут бить по головам молодых поэтов. После этого сразу появились и сумасшедшие тиражи, и отчисления, и с музеем дело стронулось с места, и появилась в Москве площадь Маяковского…
Но это – лишь одна из версий, при том самая прагматическая, более понятная сегодня. Провожали же его спустя три дня после рокового выстрела в «авангардное» по тем временам учреждение – крематорий Донского монастыря, использование его было в новинку, на бронированном грузовике при огромном стечении народа и под звуки «Интернационала». Так и напрашиваются слегка ернически переиначенные слова поэта: пролетарка, пролетарий, заходите в колумбарий… В оригинале – планетарий, к небу, так сказать, приобщиться.
«А вы ноктюрн сыграть
смогли бы на флейте водосточных труб?»
В регистрационной книге тогда осталась казенная лаконичная запись: «942 день работы крематория. 17 апреля 1930 года. Фамилия, имя, отчество: Маяковский Владимир Владимирович. Возраст: 36 лет. Время: 7 часов 35 минут». Створки распахнулись, и всепожирающее пламя приняло поэта, а урна – его прах и загадку его странной, на взгляд многих, смерти.
Любопытно, что к творческому становлению «Маяка», как его называли в дружеских кругах, имел отношение ставрополец – учитель русского языка и литературы Кутаисской гимназии, где будущий поэт учился, впоследствии ректор Учительского, позже – пединститута, ныне СГУ, Всеволод Васильев. И к его посмертному переселению на Новодевичье кладбище, только набирающему престижный статус, имел прямое отношение помощник «серого кардинала» ЦК КПСС Суслова бывший секретарь Ставропольского крайкома
ВКП (б) Владимир Воронцов.
Состоялось перезахоронение 22 года спустя, до этого урна с прахом Маяковского находилась на почетном возвышении в колумбарии рядом с крематорием. Хотя сам поэт прямо, без экивоков, писал:
Где бы ни умер.
Умру поя.
В какой трущобе ни лягу,
Знаю –
Достоин лежать я
С лучшими под красным флагом…
Он явно имел в виду Красную площадь. Это было тоже своего рода завещание. И к десятой годовщине смерти в перечне предложений Бриков высокой комиссии по отмечанию этой даты (в ее состав они почему-то не попали) первым пунктом стояло – перенести урну с прахом поэта на главную площадь страны. Но это решение не состоялось – затянули, замотали в бюрократической трясине.
Понятно, что к юбилейной дате (годовщины смерти известных людей тогда почему-то отмечали чуть ли не более широко, чем дни рождения) была издана гора книг с его произведениями. А также о нем самом, его творчестве была выпущена почтовая марка, снят фильм, заложен памятник на площади его имени. Но следом грянул 41-й, стало совсем не до праха Маяковского. В феврале 45-го, возвращаясь с работы в «Окнах РОСТА» домой, на лестнице скончался от сердечного приступа Осип Максимович Брик. Урну же с его прахом установили на Новодевичьем кладбище, неподалеку от могил Гоголя и Чехова. Лиле Брик пришлось семь лет навещать двух самых дорогих в ее жизни людей в разных местах, и ей пришла в голову мысль – почему бы и Маяковского не перезахоронить на Новодевичьем, если не удалось реализовать завещание с Красной площадью?
Это желание совпало с мнением сестры поэта Людмилы сделать то же самое, она принялась его озвучивать, где только можно, хотя терпеть не могла гражданскую полужену, полулюбовницу брата. Решил же, наконец этот вопрос в 1951 году длительное время несменяемый идеолог партии, тоже имеющий отношение к Ставрополью, Михаил Андреевич Суслов. Он перетащил за собой в Кремль в качестве своей креатуры, позднее главного помощника и, по некоторым источникам, родственника, что тщательно скрывалось, мужа сестры жены В. Воронцова. До Великой Отечественной он был редактором «Орджоникидзевской правды», потом, как говорилось выше, стал секретарем Ставропольского крайкома ВКП (б) с подачи Михаила Андреевича. Вот тебе и сухой, педантичный блюститель партийных этических канонов и дисциплины…
«Слов моих, сухие листья ли, заставят остановиться
жадно дыша…»
Мимо Воронцова, любителя народных поговорок, фольклора, из которых составлял периодически (а кто откажет?!) выходящие сборники в разных издательствах и под разными названиями («Чаша мудрости», «Могущество знания» и так далее), вопрос перезахоронения Маяковского тоже пройти никак не мог. Помощник же Самого! А он и не миновал: благодаря ему 22 мая 1952 года состоялось торжественное перенесение урны с прахом поэта на Новодевичье кладбище.
Правда, позднее не обошлось без конфликтов. Владимир Васильевич, как и его патрон Суслов, активно участвовал в послевоенной идеологической борьбе с космополитизмом, евреями в том числе – в каждом из научных учреждений, особенно научных, даже вычерчивались таблицы с соответствующими фамилиями для их подсчета по головам вычисления процентов от общего числа (и до сегодня живучая традиция). Мало того, что он, яростно ненавидевший Л. Брик, при подготовке юбилейного, к 75-летию со дня рождения, собрания сочинений Маяковского в 1968-м волюнтаристски снял со стихотворений все посвящения ей. Он продолжил травлю – в соавторстве выпустил статью «Любовь поэта» с грязными намеками и подозрениями в адрес еврейки Лили Юрьевны, плохо влияющей на Маяковского, и утверждал, что в реальности поэт любил только правильную русскую женщину Татьяну Яковлеву. Чем вызвал негодование Константина Симонова и его возмущенное письмо к Брежневу. Возник большой скандал. Их осторожный Суслов не терпел и тут же расстался с помощником. Отправил в посольство СССР в Италии советником, естественно, по сельскому хозяйству…
Л. Брик добровольно ушла из жизни
4 августа 1978 года. Прекрасно понимая, что Новодевичье ей не светит, где похоронены близкие ей люди, она завещала развеять ее прах, что и было сделано на лесной опушке под Звенигородом.
Что же касается причины самоубийства Маяковского… Может, стоит вспомнить его строки: «Шел я верхом, шел я низом, строил мост в социализм. Не достроил и устал, и уселся у моста. По мосту идут овечки…». Наверное, просто планета наша для счастья не только больших людей плохо оборудована.
Произведения его нынче мало знают. Но имя всплывает в дискуссиях последнего времени все чаще, прежде всего, из-за его радикальной идеи в необыкновенно творческие 20-е сбросить всю дореволюционную литературу, включая Пушкина, с «парохода современности» и о поиске нового, созвучного времени языка. Нечто подобное происходит и сейчас по поводу советской. Спор идет и о новой морали, о потребности перемен не только в отношении словесности. Наверное, так всегда бывает при смене эпох, которая происходит не в одночасье.
Подготовила Наталья ИЛЬНИЦКАЯ.
