Герман Беликов. «Оккупация»
Глава V. ХОЛОДНЫЙ ЯНВАРЬ 43-го
Начало в №4 (12 января), №5 (13 января) и №7 (15 января)
Лишь Кольга и Онищенко, задержавшиеся во дворе, успели уйти. Остальных обыскали и, обнаружив бутылки с зажигательной смесью, тут же расстреляли, облив затем подожженной горючей смесью. В живых остался только раненый и обгоревший Володя Махнов, вскоре, однако, скончавшийся… Петю Слезавина позже перезахоронили у «Холодного родника»… (Архив автора.)
В книге Анатолия Калинина «Две тетради», повествующей о зверствах гитлеровцев в Ставрополе, автор писал, что стены подвалов здания гестапо были исписаны именами узников, приговоренных к расстрелу. Среди них было имя Авдея Бабенко.
В Госархиве хранится документ о расстреле Авдея Кирилловича Бабенко: «Гестапо взяло мальчика Бабенко Авдея Кирилловича, — говорилось в документе, — 16 лет, со 2-й Труновской № 3 и расстреляло…» (ГАСК. ФР. 351 с-1368. Оп. 1. Д. 6. С. 1-5)
Как удалось установить, Авдей Бабенко с группой подростков-ташлянцев организовал охрану скота жителей этого района. Когда немцы попытались забить часть скота, ребята открыли по ним стрельбу из кавалерийских карабинов, брошенных одной из наших отступающих частей. Немцы бежали, но скоро появились полицаи, начавшие дознание. Схватили Авдея Бабенко, Петра Жукова и Виктора Козлова. Привезли в полицейский участок, где стали избивать. Авдея Бабенко увезли в гестапо, а Жукова и Козлова бросили в сарай. Ночью, когда налетели наши «кукурузники», мальчишкам удалось выбраться из сарая и потом долго скрываться у знакомых. Но Авдей Бабенко погиб. Сестра Андрея Антонина Кирилловна вспоминала: «По соседству с нашим домом жили полицейские Яков Берест и Николай Шульц, они и выдали брата… Когда гитлеровцы ушли, мы ходили в здание гестапо. И там, в подвалах, на одной из стен обнаружили надпись, сделанную Авдеем, — его имя, фамилию и год рождения. Само тело так и не нашли». (Архив автора.)
В газете «Ставропольская правда» от 29 августа 1943 года было напечатано письмо мамы замученной гитлеровцами старшеклассницы школы № 2 Нелли Белявской. Здесь надо напомнить, что Неля вместе со своими подругами Валентиной Плугаревой и Евгенией Булановой решили пойти навстречу Красной армии, но были пойманы и попали в гестапо. Здесь их зверски пытали, умертвив затем электрическим током…
В опубликованном письме мамы Белявской, в частности, говорилось: «19 января из ворот гестапо вышло несколько машин, покрытых брезентом, с вывозимыми на расстрел людьми. Из одной машины высунулась голова мальчишки, увидевшего на улице свою мать, все последние дни стоявшую у этого страшного здания. Мальчик крикнул: «Мамочка, прощай!»
Мать мальчика тут же упала на землю от разрыва сердца…»
К сожалению, мы и сегодня не имеем даже приблизительной картины того, что творилось в городе в последние дни гитлеровской оккупации. Так, не знаем причин гибели Валентина Шмыгина с 1-й Калинина, Михаила Друганова с Нового Форштадта, Валентина Скуридина с бывшей Воробьевки и др. Так, известный журналист Юрий Дмитриевич Воробьев, в период оккупации подросток, вспоминал:
«Дело было в январе 43-го. Мы с бабушкой поднимались по улице Дзержинского. Напротив верхнего входа в парк между двумя деревьями на перекладине висели двое с мешками на головах. На груди каждого было написано «партизан». У повешенных стоял часовой с собакой, в легкой шинельке, шапке с наушниками, а на ногах, поверх ботинок — большие соломенные «чуни». Мне почему-то стало жалко не только повешенных, но и солдата с собакой, свернувшейся в клубок». (Архив автора.)
Кто были те люди с мешками на головах? Мы об этом уже никогда не узнаем, как и о многих других безымянных патриотах города. И не только погибших, но и «забытых» властью. Вот еще один эпизод того времени. В канун нового, 1943 года бывший чабан Долгошеев с помощниками — Василием Федоткиным, Семеном Дудкиным и 12-летним пастухом Иваном Лапиным, воспользовавшись отсутствием немцев на дальней за городом кошаре, погнали молочное стадо в лес с известной им заимкой и стогом летнего пахучего сена у животворного родника. Отсиделись там до ухода гитлеровцев и вернулись в родное Ташлянское предместье. То-то были обрадованы этим его жители, вот только появившиеся советские власти с большим подозрением отнеслись к этому. А вдруг это фашистские козни… (Архив автора.)
И еще один эпизод периода оккупации Ставрополя, нашедший отражение в книге «Ставрополье в Великой Отечественной войне», где сообщалось, как группа неизвестных патриотов напала на немецкий
аэродром в Северо-Западном районе города. (Сб. История Великой Отечественной войны. 1941-1945. Т. 3. С. 89)
Юлиан Петрович Григорьев, один из юных патриотов Ставрополя, вспоминал: «Мне неоднократно удавалось быть около того аэродрома. Уже в первых числах августа здесь начали садиться трехмоторные грузовые Ю-52. К ним с обеих сторон подходили бензовозы или танки, заправляясь с помощью шлангов. Другие Ю-52 были загружены ящиками с боеприпасами.
Их разгружали наши военнопленные и грузили в подходящие машины.
Самолеты садились и взлетали также ночью. То было красивое зрелище, когда от заработавшего дизеля вспыхивали взлетно-посадочные огни и начинали работать прочие диспетчерские службы. Но садился и взлетал последний самолет, глох дизель, и все погружалось в темноту. Однако попасть на аэродром, который контролировался лучами прожекторов и часовыми, было очень сложно. Мы пытались это сделать 26 декабря, но тут же были засечены, однако удачно скрылись в соседнем Таманском лесу. И все же кому-то удалось проникнуть туда, где удалось разрушить часть светотехнического оборудования…» (Архив автора.)
Заканчивая этот небольшой экскурс по сопротивлению оккупантам, надо признать, что многое осталось неизвестным. И в первую очередь — о работе оставленных в оккупированном городе работников комиссариата внутренних дел или завербованных тем ведомством. Так, еще дочь работника НКВД Дина Михайловна Усатенко писала автору этой книги:
«…Когда пришли немцы, мама пошла в город, идет и видит на бульваре сотрудника НКВД, который работал с отцом. Но он сделал вид, что ее не знает. Позже от отца узнала, что в городе оставались сотрудники с заданиями. При этом один из них сбежал к чабанам на кошару, где переждал оккупацию. Его потом долго таскали, выгнали из органов, но он остался жив.
Другой попал в руки карачаевцев, они оказались пострашней немцев. Его фамилия была Надуев, ему вырвали ногти, выкололи глаза, а потом убили.
Еще один из сотрудников находился при немцах в управлении связи. Его выдал сосед по дому. Все это нам рассказывала позже его вдова, носившая ему в здание гестапо передачи. Затем его перевели на х. Грушёвый, где был их концлагерь. Там и расстреляли при отступлении…» (Архив автора.)
Редактор оккупационной газеты «Утро Кавказа» Б. Н. Ширяев, имевший тесный контакт как с местной полицией, так и с германскими властями, в своей рукописи «Пролог» писал о группе советских подпольщиков в городе, имевших радиопередатчик. То были, по утверждению Ширяева, зав. жилотделом управы Плотников, техник-радист Зуев и кадровый чекист, некто Прилукин. Все они, базировавшиеся в двухэтажном доме по ул. Мавринской, 2 (ул. Ленина), будто бы погибли от рук местной независимой от немцев антибольшевистской группы, также понесшей потери от советских подпольщиков. Правда это или выдумка того же Ширяева, сказать трудно…
И еще. Уходя из города, немцы оставили в нем десятки небольших захоронений своих солдат и офицеров, устроенных на той же Комсомольской горке, прямо на газонах улиц города. Самым крупным было немецкое кладбище на пустыре с северной стороны родильного дома по улице Ломоносова. То были отдельные захоронения с надписями на деревянных крестах и касками сверху. Братских могил у немцев в городе не было. Сегодня на этом месте находится новый корпус медицинской академии…
Между тем приближался конец и самому «новому порядку» гитлеровцев на Северном Кавказе.
Освобождение
«В ночь на 19 января 1943 года в окно моего дома на Ташле кто-то резко постучал, — вспоминал старожил города Афанасий Федорович Федоров. — Признаться, подумал — немцы. Накинув полушубок, вышел во двор и открыл калитку на улицу. В сплошной метели увидел несколько человек в маскхалатах с автоматами, по которым сразу определил — наши. Все были на лыжах. Старший, с фонариком и планшетом в руке, спросил, где немцы. Я сказал, что только у Чапаевского моста, по которому они уходят в сторону Михайловки. Старший посветил фонариком, видимо, на план города, и тут же вся группа растворилась в темно-белой мгле…»
Между тем с железнодорожного вокзала города 19 января 43 года в 14.00 отошел последний состав с отступавшими гитлеровцами. Началось разрушение вокзала, о чем сообщается в позже составленном акте ущерба, нанесенного подрывниками: «При отступлении гитлеровцев по распоряжению коменданта станции Ворошиловск майора Шлехта и немецкого генерал-полковника Ревее были взорваны: главное пассажирское здание, кипятильник, восемь паровозов, уничтожено оборудование депо, мастерских…» (ГАСК. ФР. 351. Оп. 1. Д. 6. С. 168)
19 января к тому же железнодорожному вокзалу приблизились первые воинские соединения 347-й стрелковой дивизии нашей 44-й армии.
Сама дивизия была в 40 километрах от города, авангардом ее был 1179-й стрелковый полк во главе с подполковником А. Н. Гервасиевым. Как писал майор М. Фокин в своем дневнике: «…Командир 1179-го полка Гервасиев с помощью местного жителя Доды искусно провел своих людей через труднопроходимые места к южным предместьям города».
Почти одновременно к железнодорожному вокзалу начали подходить батальоны 1177-го стрелкового полка с командиром майором Львовым и прикомандированный к полку второй дивизион 907-го артполка с командиром капитаном Мироновым.
С утра 20 января за вокзал началось упорное сражение, когда погибли командир батареи капитан А. С. Колин, старший лейтенант Н. К. Титов, рядовые бойцы… Тогда же майор Львов отправил в сам город группу разведчиков из 25 человек. То были офицеры Булкин, Васильчук, Евстропов, Кравчук и рядовые — Топоров, Кузнецов, Шаров, Богунов, Панков, Матвеев и другие. В бою с подрывниками погиб Иван Гурьянович Булкин и рядовые — Кобзарь и Шевчук, ранены — Николай Евстропов и Федор Васильчук.
Между тем к железнодорожному вокзалу подошел 1175-й стрелковый полк во главе с майором А. Е. Коротковым. Полк своим огнем поддерживал первый дивизион 907-го артполка с командиром майором Шестаковым.
Сам Коротков был коренным ставропольцем, хорошо знал окрестности города, что позволило ему уверенно войти в горящий город…
К Ставрополю подошли и части 276-й стрелковой дивизии 58-й армии. Как вспоминал боец дивизии Василий Павлович Калашников, «в районе армянской церкви нам сдалось около 80 немецких солдат какой-то хозяйственной части, которых постарались побыстрей сдать «смершевцам»… В городе задержались до вечера следующего дня, остановившись в районе спиртзавода у продуктового склада немцев… Наелись до отвала, помылись в бане завода, побрились, даже постирались. Короче, хоть немного привели себя в порядок и двинулись в сторону Ейска…» (Архив автора.)
Южнее Ставрополя, через Холодногорск проходила 417-я стрелковая дивизия 58-й армии. Боец дивизии Николай Иванович Гавришев писал автору книги, что под Холодногорском дивизия попала под шквальный огонь шестиствольных немецких батарей, неся огромные потери. Помог лишь налет наших штурмовиков, в клочья разнесших немцев. Наиболее пострадавшие части дивизии ушли в Ставрополь для доукомплектования и довооружения.
Наша штурмовая авиация разносила в клочья и отступающие из Ставрополя немецкие части, идущие к Михайловке и далее на Московское, Донское… В какой-то мере повторилось то, что с начала войны делали гитлеровские асы с нашими отступающими войсками. Теперь ситуация повторилась, но уже наши асы громили захватчиков…
Между тем наши передовые части, смявшие небольшие немецкие заслоны в районе железнодорожного вокзала, не задерживаясь, продолжили свой жертвенный путь по освобождению Ставрополья и Северного Кавказа от захватчиков. Вслед за ними следовали обозные части, своим видом вызывая чуть ли не сожаление у горожан. Об этом, к примеру, под запись на диктофон автору этой книги рассказал старожил города Владимир Николаевич Иванов, живший в нижней части сегодняшней улицы Лермонтова:
«…Поздним вечером 20 января 1943 года на дальнем выгоне со стороны аэродрома (район сегодняшней туббольницы. — Г. Б.) появились быстро передвигающиеся черные точки. Доносилась пулеметная и ружейная стрельба, отдельные пушечные выстрелы. То шли наши передовые части, вскоре ворвавшиеся в город. Затем все стихло. Ни немцев, ни наших…
Утром, как только проснулся, во дворе услышал громкую русскую речь. Обрадовался. Наскоро оделся и выскочил в обжигающее ледяным холодом утро нового дня. В нашем дворе и на улице стояли многочисленные обозные брички и сани со всяким хозяйственным барахлом. Тут же были быки и лошади, жующие наше сено. Суетились солдатики, худые, заросшие щетиной, голодные. При виде всего этого воинства внутри у меня что-то буквально оборвалось. Боже, какая же это армия? Какая у немцев была техника, в том числе не только машины, но и конные экипажи. Лошади-тяжеловозы, сытые, чистые. Подводы добротные, со всякой механизацией… (Архив автора.)
Действительно, в Ставрополе к утру 21 января 43 года наши передовые механизированные части ушли дальше на север, а в городе оказались в основном «тыловики». Так, автор этой книги вспоминает раннее утро 21 января, когда, выскочив на улицу, увидел поднимающуюся вверх по пр. Сталина колонну какой-то тыловой части. Впереди был верховой на лошади, за ним, скользя на ледяных кочках, горделиво посматривая по сторонам, шел настоящий верблюд, который в упряжке с быком тащил подводу, покрытую брезентом. У покорителя пустынь ниже рта, по бокам и шее, висели сосульки, но он гордо нес свою запорошенную снегом голову. Кстати, верблюд этот, по кличке Яшка, к великой радости всех мальчишек города был здесь оставлен той тыловой частью. И он еще долго и горделиво ходил по улицам Ставрополя, теперь уже в одиночестве, впряженный в трофейный грузовой тарантас…
Между тем вид наших тыловиков, также лишь на пару дней задержавшихся в городе, породил у населения неверное представление о самой Красной армии. Лучше всего об этом говорила тогда же рожденная байка, дожившая до наших дней. Вот она: «Въезжает в оставленный гитлеровцами Ставрополь на худенькой кляче кавалерист Ваня. Одна нога у Вани в сапоге, вторая в обмотках. На голове у Вани совсем не новая шапка-ушанка, как и прожженная у костров солдатская стеганка. За спиной винтовка «самого Мосина» с трехгранным полуметровым штыком.
— Куда ты, Ваня, скачешь? — спросила его повстречавшаяся бабка Авксенья.
— Немцев окаянных добивать! — ответил ей Ваня.
— Так ты скачи быстрей, Ваня, на тебя вся наша надежда!!! (Архив автора.)
Байка — она и есть байка. Только понимали люди, что враг еще очень силен, что потребуется много сил и времени для его изгнания с земли русской… Всего при освобождении Ставрополя от немецких войск погибло 37 наших солдат и командиров, 128 человек было ранено.
Между тем в городе наступило безвластие. Ни немцев, ни властей.
Обносившиеся и изголодавшиеся люди, правда, далеко не все, занялись мародерством. Все повторилось, как это было 3 августа 42 года, когда гитлеровцы захватили беззащитный город.
