Герман Беликов: Ставрополь в моей жизни
Окончание.
Начало в № 25-26, №27, №28, №29.
Вечерами любимым местом нашего времяпрепровождения была старая Воронцовская роща, остаток Черного леса, облагороженный дореволюционными садовниками. Рощу эту «товарищи» сначала переименовали в «Первомайскую», затем «имени Горького», «Ленинского комсомола», наконец она стала парком «Центральный». Проспект Ворошилова, где находился главный вход в парк, в прошлом был Воронцовской улицей. Сегодня это уже проспект Октябрьской революции.
По старой Воронцовской мы часам дефилировали взад и вперед. Здесь получали информацию обо всем происходящем в городе, делились своими новостями, вели разговоры о всем и вся. Сюда же шли и ребята второй и пятой школ, а по субботам и воскресеньям - девчонки первой школы. Правда, им это делать категорически запрещалось, видимо, по аналогии с «катехизисом» дореволюционных женских гимназий. По воспоминаниям одной из тех гимназисток, она была осуждена своими курсистками за безнравственный поступок – не в отведенном месте (кафе или буфете), а прямо на одной из аллей Воронцовской рощи она позволила себе прилюдно съесть пирожок. Ох, эти старые нравы!..
У нас же пирожков просто не было, как в военное, так и послевоенное время. И было то время пострашнее, чем при немцах, – грабежи квартир и магазинов, разбои, убийства, не говоря уже о голоде 1947 года. В том же году произошла денежная реформа с обменом 1 к 10. Не помню, в какой день это произошло, но буквально все магазины, кафе и торговые заведения оказались закрытыми на переучет. За исключением аптек. Туда и кинулись люди, опустошив даже подсобки с залежалым товаром. Повезло лишь тем, кто успел приобрести одеколон «Тройной» или дефицитные грелки…
Вечерами улицы города были безлюдны, а в старую Воронцовскую рощу с наступлением сумерок вообще не ходили. Здесь «кучковались» молодежные группировки вроде «хомяков», «дворников», «жотей» и им подобных. И горе было случайно забредшим сюда в вечерние или ночные часы - оберут и изобьют…
Целые сражения в сотни человек между суворовцами и «ремеслом» (учащимися ремесленных училищ) заканчивались большой кровью, и даже милиция была бессильна. Главными центрами криминала были городские базары и «толкучки», где работали «карманники», сбывали наворованный товар «барыги», местные и заезжие «жучки» заманивали играми в карты, «веревочку», «наперстки», «ремешки» и прочими азартными развлечениями. Среди базарного многолюдья мелькали «самокатчики», как мы именовали безногих инвалидов на самодельных катках с гремящими шарикоподшипниками. Инвалиды передвигались, отталкиваясь от земли такими же кустарно изготовленными деревянными «тырцами». Если добавить массу инвалидов на костылях, с культяпками рук и прочими ранениями, то картина вырисовывалась далеко не радужная. К тому же многие раненые и вернувшиеся с войны невредимыми, привыкшие убивать врагов, но отучившиеся работать, вливались в ряды уже сформировавшегося послевоенного городского криминала.
Неблагополучным местом считалась и бильярдная на стадионе «Динамо». Но попав туда однажды из любопытства, я стал чуть ли не ежедневно посещать это место. Дело в том, что здесь вечерами собирались удивительные люди, казалось, взаимоисключающие друг друга. Но это только внешне, ибо тот же известный врач или не менее известный картежник были поражены одной и той же «болезнью» - любовью к бильярдной игре. Первой скрипкой здесь был игрок по кличке Шнапс. Он же Всеволод Сергеевич Шнаперман–Протопопов, известный врач-физиотерапевт (сегодня в Ставрополе проходят бильярдные турниры в память Всеволода Шнапермана - основателя ставропольского бильярда).
Не менее известной личностью был армянин по кличке Лева Чипиндос - Леон Арменакович Осепьянц, как утверждали в народе - «вор в законе». Он же крупный картежник и тот же бильярдист. Затем шел Стакан Вермута, как именовали завсегдатаи этого учреждения пожилого игрока неопределенного рода занятий. Далее шел Петька-хромой, бывший танкист с одной ногой. Из молодых выделялся Интеллигент - высокий, в длинном пальто с ярким шарфом, прекрасно игравший как в «московскую», так и «пирамиду». Было еще с десяток игроков рангом пониже. Маклерами были вчерашние игроки команды «Динамо» Артопуло и Вартан. Они же тайно объявляли начало ставок при игре своих с «залетными». Но перед этим здесь разыгрывались целые спектакли, где свои играли со своими «в поддавки». Подобной игрой удавалось взять на «крючок» чужака: сначала проигрывали, а когда последний входил в раж, обирали его до нитки. При этом все проходило под несмолкающие остроты и прочий «народный фольклор», прерываемый взрывами смеха. И в театр ходить не надо было…
По часу и более я просиживал в той насквозь прокуренной бильярдной, по-своему познавая вне школы другую сторону жизни. Думаю, что она была для меня полезной. К этому хотелось добавить, что где-то лет через сорок пять я повстречал в мясном ряду Верхнего базара, куда пришел с супругой за покупками, старичка в истрепанном костюмчике и незашнурованных туфлях на босу ногу. Что-то в нем показалось мне знакомо. «Вы не играли в бильярд?» - спросил я. Старик сразу оживился, глаза его заблестели. Теперь я безошибочно узнал в нем прежнего высокого и стройного Интеллигента. И мне до боли стало обидно, что сделало с ним время, а может, и он сам.
В то послевоенное время главным нашим развлечением было кино. В «Октябре» и «Гиганте» начали крутить так называемые «трофейные картины»: «Тарзан», «Индийская гробница», «Пираты Карибского моря», «Девушка моей мечты» с субтитрами. Достать билет на эти фильмы было нелегко, очереди выстраивались уже с утра. С первого вечернего сеанса перед началом демонстрации выступали джазовые коллективы, вытесняя струнные и трио баянистов.
В Ставрополе работали сначала два центральных кинотеатра – «Октябрь» и «Гигант», а затем открылся новый – «Родина». Было и три джаз-коллектива, выступления которых хоть немного разнообразили нашу серую советскую жизнь. Саксофонист Анатолий Швачко, трубач Тимофеев, как и прочие музыканты, были у всех на слуху.
Между тем молодежь тянулась к музыке, как правило, запрещенной «товарищами». Радио бесконечно транслировало песни Нечаева и Бунчикова, Лядовой и Пантелеевой, хора Пятницкого. Вспоминаю, как в 1949 году в Ставрополь прибыл джаз-оркестр Утесова, который выступал в зале суворовского училища. Билеты на концерт стоили очень дорого, но все были раскуплены.
В школе началось увлечение сбором грампластинок с грифом – «Продаже не подлежит, обменный фонд». То были довоенные записи с участием корифеев эстрады – Петра Лещенко, Вадима Козина, Ляли Черной и прочих запрещенных и даже сосланных в лагеря исполнителей. За десять и более советских пластинок можно было получить одну «обменную», но и это скоро отменили. Оставалась толкучка, где иногда удавалось приобрести затертую «Аникушу» или «Очи черные», а то и танго вроде «Чашки чая»…
Стали появляться так называемые «пластинки на ребрах». То были записи на использованных рентгеновских пленках. У меня до сегодняшнего дня хранится несколько таких «пластинок», грустное напоминание о нашей убогой советской жизни. Тогда в продаже появились первые примитивные магнитофонные приставки, которые устанавливались на патефоны. Вращался диск патефона, вращался и диск «магнитофона», подключенного к электророзетке. К этому устройству продавались и небольшие кассеты с магнитофонной лентой, на которую можно было через микрофон что-то записывать. Тогда же я купил и новый, уже электрический патефон, отчего отпала нужда постоянно накручивать его пружину. И наконец в продаже появился приемник с проигрывателем – примитивная радиола «Рекорд», но сколько радости она доставляла...
Благодаря моему отцу в школе произошло внешне неприметное событие, которое стало толчком к возрождению во всем городе краеведческого движения. То был кружок юных краеведов: каждый желающий получал какие-то краеведческие темы, готовил по ним нечто подобное рефератам, которые потом заслушивали на заседаниях кружка. Лучшие из них попадали в рукописный журнал «Наш край».
В журнал включались рисунки наших художников, которых оказалось больше дюжины. Особенно талантливыми были братья Тесовские, Коля Будников (ставший позже главным художником Ставропольского книжного издательства), Юра Волков, Юра Богдасаров, Витя Ямпольский, Виктор Лебедев и Вадим Чернов (будущий член Союза писателей России). Ребята писали рассказы и стихи на краеведческие темы.
Одной из тем кружка была «Наши выдающиеся выпускники». Так, удалось собрать огромный материал о Герое Советского Союза Леониде Севрюкове. При этом хотелось напомнить, что в послевоенные годы краеведением как таковым в школах города не занимались. Более того, власти упорно отказывали нам в присвоении школе имени Леонида Севрюкова. Стоило отцу выступить с какими-то предложениями перед городской властью, как председатель горисполкома Петр Поглазов недовольно говорил: «Опять вы со своим краеведением… Тут стекла для школ нет, а вы с Севрюковым лезете…».
Помимо выпуска рукописного журнала, у нас ежемесячно устраивали исторические вечера с приглашением девочек из 1-й и 33-й женских школ. Вместе мы готовили драматические инсценировки, взяв из театра костюмы для образов Екатерины II, Суворова, Потемкина и прочих выдающихся россиян периода возникновения ставропольской крепости и самого города…
В воскресные и каникулярные дни мы совершали походы-экскурсии на «Святой родник» под Татаркой, Немецкий мост на Мамайке, на Бучинку и прочие заповедные окрестности города. Наконец, в горы на Домбайскую поляну, куда от Теберды вела вдрызг разбитая тяжелыми машинами с лесоповалов дорога…
Но всему приходит время. Пришло время окончания школы. На выпускном вечере, прошедшем без всяких застолий и ночных гуляний, ко мне подошел журналист местного радио с вопросом: куда я пойду учиться дальше?
Имея более 20 разрядов по легкой атлетике и спортивным играм, я мечтал поступить в Московский институт физической культуры имени Сталина. Конечно, можно было пойти и на спортфак местного пединститута, куда и отправились большинство моих друзей и товарищей по спорту. Тянул и исторический факультет того же института, но я все же отдал предпочтение географическому факультету. Романтика дальних, неизведанных дорог уже тогда тянула меня.
С сентября 1952 года, после успешно сданных экзаменов, я стал студентом географического факультета Ставропольского педагогического института. Начиналась совершенно новая для меня жизнь.
От редакции.
На этом книга «Ставрополь в моей жизни» не заканчивается. Дальнейшее повествование Г. Беликова о нашем городе и его жителях наполнено интереснейшими фактами и подробностями, которые известны уже немногим.
Накануне юбилея хочется пожелать Герману Алексеевичу здоровья и жизненной энергии для осуществления творческих планов. Чтобы все неизданные рукописи были опубликованы, а его краеведческие бестселлеры прошлых лет еще неоднократно переизданы.
Фото из личного архива
Г.А. Беликова.
