Герман Беликов: Ставрополь в моей жизни

Продолжение. Начало в № 25-26.

Между тем в Ставрополе шло формирование кавалерийского полка имени Буденного для отправки в Среднюю Азию на борьбу с басмачеством. Кавполк должен был проследовать через Дербент на Баку и далее. Именно тогда мои будущие родители решили записаться в полк санитарами, чтобы разыскать маминого младшего брата. И, что удивительно, буквально за время остановки составов кавполка в Дербенте в одном из детских домов разыскали его. По не известной мне причине отец усыновил его и дал свою фамилию. Так в нашей семье появился Николай Алексеевич Беликов — мой дядя и старший брат в одном лице.
Дорога кавполка имени Буденного окончилась тогда в небольшом кишлаке Душанбе, сегодня - столица Таджикистана. В том походе было все – бои с местными крестьянами, которых именовали басмачами и которые пытались отстоять свою землю от большевиков. Красноармейцы страдали от лихорадки, буквально косившей их, и от обезвоживания, так как колодцы по-над железной дорогой были отравлены. Люди страдали и от неимоверной жары, раскалявшей вагоны; от комаров и прочего гнуса в долинах Сырдарьи и Амударьи, от малярии и нехватки лекарств, в первую очередь — хинина. Вернувшись в Ставрополь, мои родители ютились у братьев и сестрах отца, но благодаря нэпу сумели выжить. А папа даже заочно окончил девятилетку, а уже в 30-е годы педагогический институт во Владикавказе, став учителем истории. Тогда же отца, ставшего членом партии, отправили в село Дивное поднимать политпросвещение. Вернувшись в Ставрополь, отец получил «квартиру» - перестроенную из сарая комнатушку во дворе бывшего шестиклассного начального училища, а тогда средней школы № 7 на проспекте Сталина (позже - вечерняя школа, а сегодня — Центр образования на проспекте
К. Маркса, 46). Удивительно, но тот сарай, где я родился в голодный 1933 год, сохранился до наших дней. Мама дала мне имя своего деда, что при регистрации в местном загсе вызвало недоумение...
Мой отец начал работу во вновь открытой школе под № 4, где сегодня находится гостиница «Интурист». Ранее на этом месте в нижней части бывшего Николаевского проспекта (а в середине 30-х годов проспекта товарища Сталина) находился старый Троицкий кафедральный собор. Его разобрали, а из камня построили школу в два этажа. При этом сохранился старый кованый забор собора с изящными каменными столбами. По-над старой каштановой аллеей поставили постаменты с гипсовыми бюстами гениев эпохи Возрождения.
Отец в школе преподавал историю и конституцию, тогда именуемую «сталинской». В моей детской памяти сохранился зимний вечер, когда я на самодельных салазках вместе с мамой спустился от дома по бульвару к той школе. Большие окна были залиты морем света. Заглянув в одно из них, я увидел своего отца, проводившего урок. Крик радости буквально вырвался из меня, и образ отца у классной доски навсегда запечатлелся в памяти.
Мама, как и большинство женщин нашего большого дома, не работала. Благодаря ей наша небольшая квартира была всегда ухоженной, уютной, надолго ставшей причалом далеко не самой легкой жизни. Правда, это я понял гораздо позже, а в детстве все представлялось в ярком радужном свете.

Вполне осмысленное понимание времени и событий пришло ко мне с первых школьных лет. Учиться я пошел в ту же школу, где работал отец. Так случилось, что одноклассниками стали две девчонки из нашего дома — Мила Воробьева и Люся Кармановская, дружба с которыми прошла через всю мою жизнь. Одноклассником стал и Сережа Бойко, в дальнейшем известный детский писатель, наша творческая дружба продолжалась много лет, до самого его ухода из жизни. В моей библиотеке хранится более двадцати написанных им детских книг...
Нашей учительницей была незабвенная Мария Михайловна Изумрудова, а директором школы интеллигентнейший педагог Петр Григорьевич Токарев. Между тем особой тяги к знаниям Мария Михайловна у меня не обнаружила. Правда, это не помешало мне по окончании первого класса получить награду – книгу «Волшебник Изумрудного города». Отец сохранил № 205 газеты «Орджоникидзевская правда» от 3 сентября 1940 года, где была опубликована фотография нашего первого класса известного некогда фотокорреспондента Н. Шевцова. На снимке запечатленным оказался и я…

Раз в неделю я в одиночестве или с родителями совершал прогулки к родной моей тетушке Федосье Максимовне Беликовой-Герасимовой, жившей на Старом Форштадте. Здесь я подружился с её собакой по кличке Матрос. Вместе с псом гоняли тетиных гусей и кур, взбирались на огромный стог сена, откуда просматривался большой фруктовый сад тети, забирались в глубокий подвал с бочками и бочонками всяких солений и маринадов, горами картофеля, бурака, капусты, развешанными «косами» чеснока и лука… Как правило, домой мы возвращались с кувшином молока, «запечатанным» густым слоем сливок, сеткой с куриными яйцами, куском засоленного сала, корзиной яблок и груш.
Мужем Федосьи Максимовны был здоровяк дядя Ваня с огромными усами и добродушной улыбкой. В кулачных боях с новофорштадцами и городскими, продолжавшимися и в советские годы, дядя Ваня своими кулачищами крушил челюсти и ребра недругов. Но теперь бои были запрещены, а сам дядя Ваня постарел. Был у них сын Юрий, который пропал без вести в годы Великой Отечественной войны. Уже много позже с Украины от «красных следопытов» пришли фотография с памятником, где были захоронены бойцы Красной Армии, и документы, обнаруженные в Москве, о лейтенанте Юрии Ивановиче Герасимове, погибшем со своим взводом…
Федосья Максимовна, прожившая без малого 100 лет, была на Старом, да и Новом Форштадте, известной «заводилой» и «песенницей», без которой не обходилась ни одна дореволюционная свадьба. Гуляли неделями, когда дома новобрачных «ходили ходуном». К свадьбе забивали десятки гусей и прочей птицы, впрок заготавливали телятину, свинину, баранину, сливочное, подсолнечное и горчичное масло, привозную осетрину и стерлядь, шемаю и рыбец, черноморскую черноспинку, варили самогон, брагу, квас и пиво. Ставили тесто для пирогов и кулебяк с разнообразной начинкой, в том числе с грибами, печенкою, сазаньей или лещовой икрой и прочими деликатесами. Готовили пельмени и вареники с мясом, сыром, изюмом, вишней… Да разве перечислишь все, что подавалось на специально подготовленные столы чуть ли не для всей улицы в те хмельные дни…
Федосья Максимовна была и не менее известной «плакальщицей» и приглашалась на похороны как лицо «обязательное». Вместе с двумя-тремя такими же, как она, по неделе причитали и плакали, молились и отбивали поклоны по ушедшим в мир иной. И не было им равных в этом скорбном ремесле. В этом, как она сама говорила, преуспела свою бабушку, прожившую 116 лет.
Сестры Федосьи Максимовны - Любовь и Сюня (так её звали родные), обзаведшиеся своими семьями и домами на том же Форштадте, жили более замкнуто, но тоже долго, немного не дотянув до 100 лет. Братья отца, мастеровые-каменщики, из-за их пристрастия к «горькой», кстати, как и их сыновья, ушли «на покой» рано, оставив лишь дочерей. Так что лишь по линии моего отца, а теперь и меня, род Беликовых продолжает жить.
К этому следует добавить, что брат мамы Николай, усыновленный отцом, сначала учился на биологическом факультете нашего педагогического института, а затем перевелся в Ростовский государственный университет. Там же и работал после его окончания, изредка приезжая к нам в гости. В один из таких приездов он привез мне игрушечную грузовую машину, доверху наполненную шоколадными конфетами в красивых цветных обертках. Обещал, что в следующий раз привезет настоящую педальную машину, такую же, какие были в нашем парке. Однако наступил 41-й год, началась Великая Отечественная война. Но я по-прежнему ждал тот подарок, своим детским рассудком не понимая всего происходящего.

Николай ушел добровольцем на фронт, став зенитчиком. Центральная газета «Правда» в начале 1942 года опубликовала фотоснимок с подписью: «Лучший зенитный расчет воинской части «Н» под командованием Н.А. Беликова ведет огонь по немецкому самолету».
Был ли то мамин брат, мы так и не узнали. Мама всю свою жизнь ждала весточку от него, но так и не дождалась... В отцовском книжном шкафу долго хранились книги Коли и его фронтовые письма. Еще в детстве, знакомясь с ними, я обратил внимание, что многие строки зачеркнуты химическим карандашом. Отец говорил, что это «поработала цензура». И все же ему удалось кое-что прочесть. Мне почему-то запомнилась строка, прочитанная им вслух маме: «Бои идут не в нашу пользу… Власти бездарны, как и вождь. Как тяжело всем…».
Письмо это отец тщательно прятал, что и заставляло меня его отыскивать и вновь читать. Видимо, поэтому я и запомнил те строки, смысл которых понял через очень долгое время.
(Продолжение следует.)
Фото из личного архива
Г. А. Беликова.