История большой трагедии маленького города

Продолжение. Начало в № 56, 66.

«Вечерний Ставрополь» совместно с музеем истории медицины Ставропольского государственного медицинского университета публикует цикл материалов о жертвах холокоста – о врачах, об ученых, о тех, кто остался со своими близкими до конца. Всего от рук оккупантов в Ставрополе погибли четыре тысячи человек, в числе которых 660 душевнобольных, 33 сотрудника Ставропольского медицинского института и 39 членов их семей.

С 1953 года институт катастрофы (Шоа) и героизма Яд Вашем присваивает звание «Праведник народов мира» неевреям, которые, рискуя жизнью, спасали евреев в период национал-социализма. На начало 2017 года Яд Вашем признал праведниками мира 26 513 человек из 51 страны, в том числе 206 - из России. Европейский парламент в 2012 году учредил День памяти праведников мира, который отмечается 6 марта. К сожалению, из-за позднего признания холокоста в Советском Союзе до сих пор далеко не всем гражданам бывшего СССР, достойным этого звания, оно присвоено: факты должны подтверждаться документами или  свидетельствами выживших, тех, кому была оказана помощь. Среди тех, кто погиб от рук оккупантов в Ставрополе, был и непризнанный праведник народов мира – Алексей Полонский.

Многие детали из жизни профессора Полонского не были известны. На помощь музею истории медицины СтГМУ пришли родственники Алексея Полонского: сын, внук и правнучка, которая и нашла ставропольских исследователей. Это были 2009-2010 годы, когда деятельность музея только начиналась. Сын, Борис Полонский, которому на момент оккупации было уже 12 лет, стал для историков главным информатором и вдохновителем в начале непростого исследовательского пути. Он охотно дал видеоинтервью, с которого началась съемка фильма «Семестр, которого не было». Эта документальная картина стала важным этапом в развитии музея.

Алексей Полонский родился 15 декабря 1884 года в Полтаве в семье чиновника, в 1903-м окончил полтавскую гимназию с серебряной медалью. Будущий исследователь обучался сначала на естественном отделении физико-математического факультета Киевского университета св. Владимира, но «был уволен из университета за невзнос платы за учение» в конце 1905 года. Продолжил студенческий путь Алексей Полонский уже с началом нового учебного года: он поступил в Московский сельскохозяйственный институт.

В сентябре 1939 года, когда уже разгорелась Вторая мировая война, Алексея Полонского перевели вместе с семьей (женой Марией Хренниковой и сыном Борисом) в Ворошиловск (Ставрополь), где он возглавил кафедру общей и физической химии. С этого же года ученый занимался с «молодыми химиками-ассистентами, которые хотели объединить химическое содержание исследования с изучением здорового и больного человека», пишет Полонский в апреле 1940 года академику Владимиру Вернадскому. Именно в связи с этой деятельностью химик решил лично познакомиться с великим ученым, узнать о методах работы его лаборатории и об аппаратуре, установленной в ней. Возможно, эта поездка и состоялась. Наверняка многие планы, о которых нам неизвестно, осуществить не удалось из-за начала войны. Однако, даже когда линия фронта подходила уже совсем близко к нашему городу, Алексей Полонский не прекратил работать. Как и большинство сотрудников мединститута, профессор со своей семьей эвакуироваться не успел. Но ему, в отличие от многих преподавателей, в чьих документах было записано «еврей», на первый взгляд, ничего не угрожало. Более того, с началом оккупации немецкое командование назначило профессора исполняющим обязанности директора медицинского института.

Спустя несколько дней после того, как Ворошиловск погрузился во мрак оккупации, нацисты приступили к «чистке» города – уничтожению коммунистов, комсомольцев, подпольщиков, пациентов психиатрической больницы, цыган и евреев. «Обращение к еврейскому населению», подразумевающее «переселение», означало гибель для многих сотрудников медицинского института. В сложившейся ситуации новый директор вуза не мог не защитить своих коллег. Гибель в первый месяц оккупации угрожала и сотруднице кафедры Алексея Полонского – ассистентке Ирине Эрлих, а также ее матери.

Семья Эрлихов – одна из старейших в городе. Ирина была дочерью известного эпидемиолога, директора Ворошиловской противочумной станции Иосифа Эрлиха. Под его началом работала выдающийся микробиолог профессор Магдалина Покровская. Вместе они не просто изобретали новые препараты против чумы, но и испытывали их на себе, предварительно заражая себя страшным вирусом. Однако даже этих достижений было недостаточно, чтобы пережить «большой террор». 28 октября 1937 года Иосифа Эрлиха репрессировали. Только спустя почти 20 лет, 15 октября 1956 года, УКГБ при Совете министров Союза ССР прекратило дело в отношении ученого «за отсутствием состава преступления».

Чтобы спасти свою коллегу, Алексей Полонский решился перейти жить в ее семью, оформив фиктивный брак. Это действительно помогло бы избежать Эрлихам холокоста, ведь политика нацистов в отношении местного населения в нашем крае и на Кавказе была относительно мягкой в сравнении с другими регионами СССР: захватчики старались обрести потенциальных союзников в лице местных жителей, поэтому чистки проходили в строжайшей секретности. Каратели не трогали смешанные семьи и так называемых метисов «мишлингов»: если у еврейки муж был другой национальности, ее оставляли в живых. Однако стоит отметить, что в «Обращении к еврейскому населению» сказано, что все метисы, а также евреи, живущие с представителем другой этнической группы, по желанию также могли пройти общую регистрацию евреев.

Тайну Алексея Полонского и Ирины Эрлих удалось держать в секрете почти до конца оккупации, но в декабре их схватили. Сын Борис предполагает, что его отца попросту предали. Когда об этом стало известно настоящей жене Алексея Полонского, она, надеясь на свои немецкие корни (девичья фамилия Марии Хренниковой – Гебенштрейт), рассказала гестапо о браке с Алексеем Полонским, ходатайствовала о том, чтобы супруга отпустили, просила о свидании с мужем, но ничего не помогло. Ирину Эрлих с матерью и Алексея Полонского расстреляли. Как вспоминает Борис Полонский, буквально через несколько дней после освобождения Ставрополя к его матери приходили двое мужчин, которые рассказали о том, что им приходилось хоронить убитых гестапо людей и что Алексей Полонский перед смертью дал им адрес, по которому просил сообщить своей семье о его гибели. Однако точная дата смерти Алексея Полонского и Ирины Эрлих до сих пор неизвестна.

Детская память Бориса Полонского сохранила такой эпизод. Однажды к ним в квартиру зашел немецкий офицер. Искали еврейского мальчика, которого добрые люди прятали у себя в доме. Несколько дней он жил в семье Полонских. К счастью, ребенка незадолго до этого кому-то передали.
Вдова профессора Марина Хренникова и Борис Полонский покинули наш город в августе 1943 года. Они не захотели оставаться в Ставрополе, уж слишком гнетущими были воспоминания о пережитом.

«Перед отъездом мама отдала медицинскому институту часть семейной библиотеки и некоторые вещи, в том числе дубовый секретер светло-желтого цвета с закрывающейся гибкой крышкой из дубовых планок», – рассказывал сотрудникам музея СтГМУ Борис Полонский. И действительно, в научной библиотеке университета до сих пор хранятся книги с пометкой их прежнего хозяина.

В следующий раз город, где был убит его отец, Борис Алексеевич посетил почти через 65 лет, когда Ставропольская государственная медицинская академия открывала памятник тем, кому не суждено было пережить полгода оккупации, кто оставался верным своей профессии, кто оставался человеком до конца.

Фото предоставлены музеем истории медицины Ставропольского государственного медицинского университета.

Продолжение следует.