Из любимой пьесы Марина «сплетала» роман…
Приступая к очередной рецензии, я ловлю себя на неистребимом желании пересказать прочитанное – хоть немного, хоть какойто цитатой проиллюстрировать понравившееся, взволновавшее, созвучное собственной душе.
Но в случае с романом Марины Влади «Мой вишневый сад» я буквально схватила себя за руки. Вопервых, потому, что пора преодолевать свою слабинку, а вовторых, не так уж часто провинциальному читателю доводится встретиться с известной актрисой, очень любимой в народе, на страницах газеты. Значит, лучшей рецензией будет … интервью с «колдуньей». Кстати, оно приводится в своеобразном предисловии к самому роману «Мой вишневый сад», и, если уж не все прочитают книжку, то хотя бы «Вечерка» подарит своим читателям разговор с той, которая вдохновляла Владимира Высоцкого…
Из интервью Марины Влади
М. В. : Я много раз играла в чеховском «Вишневом саде». Однажды мне пришла в голову удивительная идея: продлить жизнь персонажей пьесы, узнать, что случилось с ними после 1894 года. И чем больше я думала над этим, тем понятнее мне становилось, что я могу написать историю собственной семьи. Ведь у бабушки был под Курском большой вишневый сад. Я представила себе, что Любовь Андреевна это моя бабушка. А следом за ней и все остальные родные и близкие мне люди легко вошли в текст. Три года я словно сплетала огромную косу, в которую нитями врастали судьбы всех тридцати героев романа.
Главная героиня моя мама. Выпускница Смольного института, попавшая в революцию, потом в гражданскую войну. И мой дед, генерал Белой армии.
В 19м мама заболела тифом, бабушка везла ее подальше от войны, в дороге они внезапно встретились с дедом, который ехал в обратном направлении, на фронт. У него была машина, он все бросил и начал выхаживать маму. В 19м году они уплыли последним английским кораблем из Новороссийска. Оказались на греческом острове, там умерли все маленькие дети. В семье было двенадцать детей, выжили четверо. И мама выжила. Она считала, это потому, что любила танцы. Она танцевала перед местными жителями и зарабатывала себе на жизнь, когда другие голодали... Потом они перебрались в Сербию. Мать стала танцевать по ночам. А дед был звонарем. Он и умер, когда звонил. Отец мой, Владимир Поляков, был совершенно из иного теста. Единственный сын из очень богатой московской семьи, окончил консерваторию. Был гениальным, артистичным во всем человеком, сделал карьеру как баритон русской оперы в Париже. В 26м году опера была на гастролях в Югославии, там отец и мать встретились и полюбили друг друга. И родилась я.
Книгу я довожу до того момента, как мать приехала вместе со мной в Советский Союз. Встретилась, кстати, с Высоцким. И я этим завершаю круг. Начало книги чеховское: Любовь Андреевна продает имение и уезжает в Париж к любовнику. А конец такой: я играю ее роль перед матерью. Французам был интересен ваш «Вишневый сад»?
М. В.: Французские читатели и критики воспринимают это не как историю семьи, а как роман.
На книге ведь написано «роман». Они понимают, конечно, что там есть некие правдивые истории, ведь жизнь моего деда и моей матери невозможно придумать. Вы ощущаете себя писателем или актрисой?
М. В.: Я артистка. Я пою, танцую, выступаю на сцене... Я с четырех лет на сцене. Но уже двадцать лет пишу, так что я писатель. А вообще я не терплю ярлыков. Просто все время работаю. Выходила замуж, рожала детей, разводилась, теряла близких и все время работала. Я считаю, что обязана обо всем рассказать. Кто сейчас ваши постоянные собеседники?
М. В.: После смерти мужа, Леона Шварценберга, я полтора года жила взаперти, почти не говорила ни с кем. Только когда приезжали сыновья. Но они ведь дня на тричетыре приезжают. А в остальное время говорю со своими собаками... Грустная нота...
М. В.: Прочтите мою последнюю книгу, и вы задумаетесь: как человек может просто жить, ходить, разговаривать, после того что с ним было? Я жесткий человек. И роман вышел жесткий, горький. Двадцать лет назад Симона Синьоре мне сунула ручку в руку и сказала: пиши. Про Россию, про Высоцкого. Тебе будет легче жить. Я перечитала недавно «Владимира».
Писать я стала лучше. Тогда писала, можно сказать, девочка, а сейчас пишет старая баба. А умение выплеснуть энергетический заряд у меня осталось.
