Михаил Давыдов: «В Москве онкобольным не откажут в лечении!»
Главный онколог страны рассказывает, что ждет российских пациентов в ближней и дальней перспективе
- Михаил Иванович, онкологический диагноз в наше время воспринимается чуть ли не как смертный приговор. И не только потому, что сама болезнь страшна, но и потому, что ее лечение далеко не всегда эффективно. Недавно завершился съезд российских онкологов. О чем на нем говорилось, какие решения приняты - появится ли наконец свет в конце тоннеля?
- По итогам съезда была принята резолюция, главное положение которой – создать единую эффективную систему специализированной помощи онкобольным, чтобы она действовала по всей России. На мой взгляд, лучшая модель онкологической помощи создана в Японии. Там есть один национальный противораковый центр, и «под ним» - 80 профильных госпиталей, которые работают с ним в единой связке, по единой методике. И в России тоже проблему нужно решать силами федеральных центров, которые будут контролировать состояние онкологической помощи по всей России - ее качество, обеспеченность кадрами и лекарствами.
- Пациенты чаще всего жалуются на две вещи – нехватку бесплатных лекарств и низкую квалификацию врачей на местах. Люди просто боятся идти с такой серьезной болезнью в местные районные и даже областные больницы.
- Проблема кадров у нас стоит очень остро. Примерно одна треть ставок онкологов по стране не заполнена. Особенно не хватает патоморфологов. А это значит, что половина больных не имеют морфологического диагноза. Проще говоря, им вообще не установлен диагноз. А значит, этот пациент неправильно или неэффективно лечится. В США процент излечения от рака молочной железы достигает 96-98 процентов. В России этот показатель, по формальным данным, – 60 процентов. Но я думаю, что статистика здесь лукавит, и на самом деле этот показатель значительно хуже! А все потому, что большая часть пациентов не имеют морфологического диагноза.
- Большая беда, когда в семье ребенок заболевает раком. В детской онкологической службе ситуация такая же тяжелая?
- В детской онкологии все те проблемы, которые я уже озвучил, нужно умножить на десять. И это наша беда. Детская онкология – это вообще эмоционально тяжелый раздел медицины. Во-первых, это гигантское горе в семье. Во-вторых, сам ребенок - это старичок, который прошел все круги ада. К счастью, лечение детской онкологии на несколько порядков эффективнее, чем взрослой. Более 85, а иногда и 90 процентов наших маленьких пациентов излечивается, потом эти ребята ведут полноценную жизнь, рожают своих детей. Есть и другой положительный фактор. Онкологически больных детей мало. Их всего 3-4 процента от общего числа заболевших, это три-четыре тысячи детей в год. Проблему маленьких пациентов можно решить, имея два-три крупных специализированных центра в стране! Нет необходимости строить такие центры в каждой области. И тогда задача областных врачей будет состоять в том, чтобы вовремя обнаружить или заподозрить серьезное заболевание и направить ребенка в федеральный центр. А что происходит у нас? В основном такие дети лечатся в областных больницах - это исторически сложившая конструкция оказания помощи. И если дети с онкогематологией лечатся там более-менее адекватно, то дети с соматической патологией, поражениями костей, забрюшинного пространства, почек и так далее не получают адекватного лечения. Этими детьми должны заниматься специалисты с большим опытом. А педиатры на местах за всю жизнь могут вообще не встретиться с онкологически больным ребенком – какой у них может быть опыт лечения?
- Правительство России объявило о сокращении бюджета на следующий год в области здравоохранения. И с 1 января текущего года все мы – в рамках «бюджетного маневра», который запланировал Минфин. Что будет с онкобольными? Они и сейчас не избалованы вниманием государства.
- Да, у нас по закону государство обеспечивает бесплатную медицинскую помощь – на это есть известное 890 постановление Правительства (Постановление от 30 июля 1994 года № 890 «О государственной поддержке развития медицинской промышленности и улучшении обеспечения населения и учреждений здравоохранения лекарственными средствами и изделиями медицинского назначения». – Прим. ред.). А вот дальше начинают действовать разные подзаконные акты. Среди них есть такие, которые говорят о том, что регионы должны отвечать за финансирование лечения онкобольных. И Президент России не раз говорил, что сами губернаторы отвечают за то, как лечатся люди на их территориях. Но сегодня не все регионы России богаты… И даже те, у которых с бюджетом все в порядке - например, Татарстан, Кемеровская область - могут покупать дорогое оборудование, а вот построить правильный лечебный процесс не в состоянии… В итоге имеем то, что имеем: в Москву поступают пациенты в крайне запущенном состоянии, и мы можем только немного продлить им жизнь… А ведь у нас есть все, чтобы помочь этим людям на ранних стадиях. Например, есть институт детской онкологии. Там творят настоящие чудеса: 95 процентам детей при саркоме костей сохраняют конечности! А в других больницах эти дети стали бы ампутантами. Представьте девочку пятнадцати лет без ноги - как ей жить дальше? Как ей помочь?
- В случае, когда требуется дорогое лечение, могут помочь квоты на высокотехнологичные операции?
- Эти квоты, или сертификаты на лечение, придуманы были при бывшем министре здравоохранения Михаиле Зурабове. Они еще тогда вызвали у меня отторжение - я сразу сказал, что это аморально. Какие еще квоты, если государство гарантирует бесплатную медицинскую помощь? В онкологии практически всё высокотехнологично, потому что это специализированная помощь. И с какой стати пациент, который живет, например, в Муроме, должен платить деньги, чтобы лечиться в местном онкологическом центре? Кроме того, по закону он имеет право попросить направление в другое учреждение, например, в столичное, а местные чиновники ему скажут: «Нет уж, ты лечись здесь!». «Великие» организаторы здравоохранения придумали такой лозунг: «Деньги идут за больным!». И все больницы стали бороться за деньги - зачем им больной? Эта аморальная и деструктивная модель привела к тому, что мы имеем… Повторюсь: я убежден, что только федеральный центр может и должен отвечать за качество оказания медицинской помощи по всей России. Дискуссии на этот счет в Минздраве идут, но пока, увы, ни к чему конструктивному не привели...
- Часто бывает, что онкобольного на местах лечат обычные хирурги. Как вы к этому относитесь?
- Сегодня по закону онкологическую помощь можно оказывать в многопрофильных больницах, которые имеют лицензии - в основном это касается как раз хирургических отделений. Понятно, что хирургическому сообществу интересны большие операции, которые выполняются в онкологии. Но помимо интереса нужно иметь определенный уровень подготовки. Нужно заниматься комплексным лечением – от первого до последнего дня человека. Сегодня мы завалены рецидивами. Хирург делает неудачную операцию, а потом отправляет пациента к онкологу – мол, пусть он разбирается! В одной из областей - не буду ее называть - мы с коллегами за неделю выполнили 50 операций, чтобы показать местным врачам, как надо их делать. Потому что, когда увидели, что они там сами творят, у нас пропало желание ехать смотреть красоты их края. Мы неделю не выходили из операционной! Насколько это помогло области – не знаю, здесь нужна системная работа. И нужен постоянный контроль качества. И финансовый контроль. А также - контроль профессионального сообщества. И у нас в стране есть, кому консультировать. Возьмите наш онкологический центр имени Блохина. Это крупнейший центр в мире! Это учреждение, которое вот уже девять лет находится в российско-американском альянсе. Мы обмениваемся с коллегами программами, кадрами, научными направлениями и так далее. Потенциал - сумасшедший, надо только его умело распределить и направить.
- Подскажите, как пациентам из региона попасть в ваш институт или институт детской онкологии? Знаю, что родным порой приходится падать в ноги лечащим врачам, давать взятки, чтобы получить направления и эти пресловутые квоты на лечение в Москве. И не всегда это помогает… Какой тут может быть алгоритм действий?
- К нам поступают пациенты, которые не удовлетворены организацией медицинской помощи по месту жительства, и получают лечение у нас. Если пациент имеет областную, региональную страховку - ни страховая медицина, ни квоты не покрывают расходы на его лечение. Иногда на одного пациента тратится больше миллиона рублей! Поэтому мы постоянно находимся в режиме финансовых нарушений – лечим пациента на свой страх и риск. И в итоге комиссии страховых компаний - а они сейчас все частные - штрафуют нас, находя эти нарушения. И, по сути, выходит, что мы лечим больных за свой счет. Такая вот игра – хотя и те, и другие деньги на самом деле государственные. Просто у нас вот такая уродливая финансовая модель. И ничего умнее пока не придумано. В любом случае, пациент, который «самотеком» обратился к нам или, например, в институт детской онкологии, - будет обследован. Если подтвердится онкологическое заболевание, ему будет оказана помощь. И в таком случае затрачено средств будут меньше, чем если начать лечение в регионе, проводить его неэффективно, а потом, уже в запущенном состоянии, передать больного к нам. Теряется время для начала эффективного лечения, а самое главное - теряется возможность дать онкологическому больному перспективу на жизнь.
- И какой же выход?
- Законом определено, что каждый гражданин имеет право лечиться там, где он посчитает нужным. В этом смысле ограничений нет. Другое дело, что вот эти игры с финансированием, с выдачей квот излишне бюрократизируют этот вопрос, деформируют модель организации специализированной помощи. Но, в принципе, каждый гражданин может приехать в специализированный медицинский центр и получить лечение не по квоте, а по бюджету. Можно приезжать к нам напрямую - для этого ограничений нет.
Мария Донская.
Фото Вадима Тараканова.
