Милка - Серая Молния...

Из армии вернулся, как из преисподней: какой-то черный, угрюмый, то руки трясутся, то голова болит так, что лекарства ел пачками. Мама — Любовь Денисовна, однажды, пока он спал, заглянула в аккуратную папочку, которую Юрка держал в укромном месте. И ахнула! Он ведь писал, что служит во Владикавказе, что там тихо, еды полно, командиры хорошие. А в документах - Чечня, контузия, комиссия признала негодным к дальнейшей службе. А она радовалась, что сын вернулся чуть раньше срока! И ведь молчал, хотя за это время молчания можно было его и пролечить, и в санаторий... В общем, мысли путались, Любовь Денисовна плакала, так и застал ее сын, проснувшийся, чтобы выпить очередную таблетку. Про армию ничего не рассказал, сказал только, что рядом снаряд разорвался и его оглушило. Вот и вся контузия. Зато теперь стал разговорчивей, от матери уже не скрывал, что хочет уехать работать куда-нибудь на кошару, ветеринаром хоть. Лишь бы там было тихо, не гудели машины, не стучали за стеной...

Мать думала часа два. «Юр! А давай мы эту квартиру продадим и купим себе в селе домик! Чтоб тихо там было, хозяйство заведем, да и будем жить вдвоем... Проживем, сынок!»

Дом в селе

Квартиру продали на удивление быстро, дом в окрестностях города купили тоже быстро и очень дешево: денег еще много осталось. Ну, дом — громко сказано: домик о двух комнатах, кухня, летняя кухня. Все требовало ремонта, побелки, покраски. И с этим справились быстро: соседка помогла. Они с Денисовной (так назвала соседка) ровесницы, и делать в селе, не имея хозяйства, кур, уток и прочих гусей, было нечего. Подходило время сажать огород, и тут Денисовна справилась с блеском: все, что надо посадила, развела цветник в палисаднике.
Юрка тоже не сидел, сложа руки. Вернее, сидел, но все время у компьютера: изучал что-то по ветеринарии. Однажды у дома остановился грузовик: из кузова неслось блеяние. Оказывается, Юрка купил два десятка овец, короб всяких лекарств, связался с местным ветеринаром. Овец поместил в одном из сарайчиков, пристроив к нему большой баз, обнесенный сеткой. Денисовна, еще не привыкшая к сельской жизни, испугалась: «Юр! Куда столько?» - «Ну, мам, мы ж не будем на две пенсии жить! Закончатся деньги от квартиры — где возьмем?»

Отара

И началась тихая и хорошая жизнь: пока Юрка пас на выгоне неподалеку своих овец, Денисовна занималась домом. Головные боли постепенно оставляли Юрку в покое, синь неба, тишина, тявканье двух собачек, которые, вроде, призваны были охранять отару, буквально вливали в Юркину голову здоровье и силу. А тут еще и дополнительные заработки пошли: соседи стали просить и их животных принять в стадо: «Юр! У тебя самое большое, наших там и видно не будет...» Два десятка «лишних» давали какие-то небольшие деньги, да еще пожилые соседки просили: там почини, там табуретку сбей гвоздями, там окошко покосилось. За это Юрка деньги не брал, но они обходным путем совали Денисовне то банку варенья, то свежие яйца, то банку молока: «Ты его корми, а то молодой, а глянь, уж седой да худой... Хорошо, хоть водку с нашими не пьет». Тут у Юрки стоял полный запрет: даже запах спиртного вызывал тошноту.
Дни шли за днями. Уж год прожили на новом месте, собранный урожай уложили по всем правилам науки. Овцы успешно давали приплод, отара разрасталась...
Однажды Юрка задремал под деревом, пока отара спокойно паслась рядом. И вдруг ветерок принес запах хорошо знакомого тлена. Поднял голову, и глаза в глаза встретился в чем-то страшным и вообще необъяснимым: в кустах лежало какое-то животное, похожее на собаку. Но без шерсти совсем, сбитые лапы, зловонное дыхание... И только глаза еще жили на этом страшном теле: животное смотрело настороженно, но и убегать сил не было.

Юрка тихо достал телефон: «Мам! Достань старый таз, оцинкованный, налей в него теплой воды, наполовину, примерно. И замени меня».

Милка...

Через полчаса он уже заносил лысую и в струпьях собаку во двор. Таз уже ждал. Юрка позвонил ветеринару, тот обещался приехать. Тем временем он налил в таз толику вонючей жидкости, которой пользовался для лечения овец. Вода в тазу побелела. Осторожно опустил в воду собаку. Та пыталась издать какие-то звуки, даже лапами подергала, но сил ни на что не хватило. Из глотки вырвался не лай, а какое-то гудение. И пока она лежала в теплой воде, на поверхность всплывали мириады блох. Осторожно промыв ее раны, лапы, жидкий хвост, Юрка положил ее на старое одеяло. Рядом на корточки присел ветеринар Степаныч: «Юр! Молодая сучка это. Щенков еще не было. Давай мазать...» И вдвоем они мазали огромные раны от укусов оводов, выбирали опарышей, поселившихся в болячках.

Через неделю бессонных ночей, кормежки сперва из шприца, потом ложкой в уголок пасти, собака стала чуть бодрее. Раны подсыхали, уже пытается на лапы подняться... Юрка брал ее с собой на пастбище, и пока отара насыщалась травой, он укладывал Милку (так назвала ее Денисовна: Милая, Милая...) рядом, гладил ее ребра, выпирающий позвоночник, морду с какими-то не собачьими глазами... Милка блаженно закрывала жмурилась. Иногда съедала кусочек хлеба, вымоченный в молоке. Вечером ей доставался кусок мяса, который она съедала с большим удовольствием, чем молоко. Еще через неделю начала расти шерсть, серая с рыжиной. И впервые ветеринар Степаныч, глянув на нее, тихо сказал: «Юр! Это не собака. Это волчица! Где ж ее носило, что она до такого дошла... Ну теперь держись: отару она тебе порежет. Оклемается только!»

Но странно: ни Юрка, ни Денисовна почему-то не испугались: волчица, так волчица. Она ж молодая, может и не поймет, что отару нельзя трогать? Так и вышло: со временем серая молния научилась так мастерски загонять овец в загон, что две шавки получили отпуск: валялись под деревом в саду и изредка приходили «на молочко».

Милка — Серая молния, так теперь называл ее Юрка, не отходила от него. Как только овцы оказывались в загоне, волчица подходила к старому тазу, висевшему на стене сарая, и просительно гудела: ни лаять, ни выть так и не научилась. Это означало, что пора купаться. Она и спала в теплой воде и без воды, как в люльке. Соседи стали осторожнее, не сильно к ним во двор заходили. Пришлось покупать все собачьи причиндалы: ошейник, намордник, даже цепь, на которой Милка категорически не хотела сидеть. Да и со двора не уходила, только если на пастбище... Ростом она не вышла, но шерсть на ней блестела, бока стали гладкие, глаза внимательные: казалось, она понимает человеческую речь. Была спокойной, не рычала, не гонялась за соседскими курами. Да и что ее жизнь? Юрка, Денисовна да старый таз. Да еще крепкая будка, которую сколотил Юрка из старой мебели.

Юркина Ира

Однажды в калитку постучали. Милка погудела, Денисовна пустила гостью. Оказалось, что местная учительница из сельской школы пришла с просьбой: ей подарили две козы, детям нужно было молоко. А как их оставить? Она в школе, дети в саду, бедные козочки сидят взаперти... Пока слово за слово, Денисовна уже накрыла стол прямо во дворе: чай, оладьи, мед, масло, чем богаты. Ирочка, как сразу окрестила ее Денисовна, была не то чтоб не красавица, она была

просто миленькая сельская женщина. С мужем развелась, и его следы давно затерялись, про алименты даже не заикались: нет их и все.
На другой день Юрка надел чистую рубашку и пошел с отарой на выгон, встречать коз. Две рогатые и упрямые животины решили отколоться от общества и чуть отошли от стада. Милка, увидев такое безобразие, тут же тихонько подошла и кусанула за ногу одну. Коза возмутилась, но к отаре придвинулась. Так и повелось: чуть коза в сторону, Милка только голову поднимает, хитрая животина со всех ног неслась к отаре, честно глядя своими вертикальными зрачками на Милку. То, что она волчица, уже ни кого не трогало: собака такая, да и все. Еще через пару месяцев Ирочка с детьми переселилась к Юрке. Чтоб не стеснять молодых, Денисовна оборудовала себе добротную летнюю кухню, но готовила теперь на всех: детям с особой любовью — так ей хотелось внуков. Юрка опять стал молчаливым, только часто взглядывал на Иру, покусывая травинку. Любил ли он ее? Наверное.

Однажды они уехали в город. Вернулись вечером: «Мать! Накрывай стол! Мы поженились!» Пока Денисовна суетилась у плиты, у русской печи, которую полюбила всем сердцем, очень она ей детство напоминала, Милка тихо лежала, своими умными глазами смотрела на суматоху. Потом, по обыкновению, поджав хвост, улеглась в свой таз.

Так прошло девять лет

Юрка и Ирина жили хорошо, не ссорились, как-то молчаливо любили друг друга. Ну не говоруны оба!

Отара разрослась, овец уже вовсю продавали. На вырученные деньги пацанов устроили в город, в кадетское училище. Они погодки, смотрели друг за другом. Денисовна стала прибаливать и на просьбы детей все обещалась показаться врачам. Милка так и не научилась ни лаять, ни выть... Гудела о чем-то своем, загоняя отару в баз.

Однажды осенью Ира вышла из дома бледная, с побелевшими губами... Юрка, оттолкнул ее, вбежал в дом: Денисовна сидела в кресле, невидящими глазами смотрела в телевизор... Через час вокруг уже суетились старухи, кто-то резал лапшу, председатель сельсовета отвез Юрку в город с документами, там и похоронили мать. Рядом с отцом.

Когда с зеркал сняли покрывала, Юрка не узнал себя — старик! Сгорбился, волосы седые. Ира плачет. Подошел, обнял, в груди теснилась тоска: все напоминало маму. Взял недовязанный носок, повертел, положил в кресло, где она любила сидеть...

Еще через пару месяцев, загоняя отару во двор, Юрка зачем-то стал смотреть в небо: под ногами закачалась земля. Кто-то кричал рядом, раздавался паровозный гудок, и все сливалось в один комариный писк. Потом все померкло: инсульт убил его мгновенно.
Хоронили Юрку всем селом. Приехали парни из училища: высокие, стройные, глаза то и дело краснеют... В город не повезли: он стал частью села, очень важной частью. Когда из двора выносили гроб с телом хозяина, проводить его вышли даже кошки. Только Милка исчезла куда-то. Через пару дней Ира нашла ее за сараем, уже окоченевшую.

Недавно ставили памятник Юрию Солдатову. Опять пришли люди, старушки плакали, Ира как застыла... В руках у нее был сверток. Его она положила под памятник: в свертке было фото Милки.

Простая история простой семьи. Когда моя мама рассказывала ее, я сто раз мысленно попрощалась с Юркой, с которым миллион раз здоровалась, который красил моей маме ворота, пилил огромные акции, заслонявшие небо. И Милка важно лежала у его ног. Не суетливая была то ли собака, то ли и правда — волчица...

Милка была такой.