«Мои папа, мама и дедушка на войне бьют немцев!»
.Встретиться с коренной ставропольчанкой Галиной Георгиевной Пруц меня побудило желание больше узнать о ее предках. Имя её прапрадеда Лаврентия Демина, как и его брата-близнеца Федора, было хорошо известно в нашем городе в дореволюционный период. Купцам-промышленникам принадлежали кожевенный и винокуренный заводы, они были также крупными землевладельцами, основателями хутора Демино, часть которого теперь является одним из микрорайонов краевого центра.
Галина Георгиевна познакомила меня со своим личным архивом, показала сохранившиеся старинные фотографии, некоторые документы. А еще она поведала о том периоде своей жизни, который оставил в ее памяти самый глубокий и тяжелый след – о войне и периоде временной оккупации нашего города гитлеровскими войсками.
«Дети по звуку отличали, какой летит самолет – наш или немецкий»
К августу 1942 года Гале Попковой только-только исполнилось пять лет. Казалось бы, что может остаться в памяти в таком возрасте?
- Осталось, - говорит Галина Георгиевна, - и немало. Может быть, потому, что я, как и другие, такие же маленькие детишки, сразу повзрослела. С августа 1941 года я была на попечении бабушки, матери моей мамы. Дедушка, ее муж, в этом месяце добровольцем ушел на фронт. Папу, еще в 39-м, несмотря на то, что после окончания вуза он работал учителем русского языка и литературы, имел семью, ребенка, призвали на действительную военную службу. В августе 41-го (опять же в августе – такое вот совпадение. – А.Ч.-К.) должен был демобилизоваться, но вовсю полыхала война, и он угодил в самое ее пекло. В августе того же 41-го мама пришла в военкомат и написала заявление с просьбой отправить ее на фронт. Ей было тогда 23 года. Она так же, как и папа, окончила пединститут, но только географический факультет, и была преподавателем географии и одновременно классным руководителем одного из десятых классов средней школы № 2 села Михайловского (теперь город Михайловск). В эту школу они вместе с папой были распределены как молодая семья. В военкомате ей не отказали. После окончания в глубоком тылу курсов радисток мама была направлена в действующую армию, с которой, кстати сказать, прошла до Чехословакии.
- Галина Георгиевна, что помните об оккупации Ставрополя?
- Накануне того, как враг вошёл в город, Ворошиловск (так тогда назывался Ставрополь) подвергался налетам фашистской авиации. Советские самолеты тоже появлялись: фронт-то был рядом. И мы, дети, по звуку отличали, какой летит самолет – наш или немецкий. С бомбами или без них…
Добавлю от себя. Первые бомбы были сброшены на Ставрополь 1 августа. В этот день уже началась стихийная эвакуация. И только рано утром 3 августа стало окончательно ясно: фронт прорван и армада вражеских войск движется к Ворошиловску.
День, когда в город вошёл враг, запомнился навсегда
- Наши войска отступали, - продолжает Г. Пруц. - Были слухи, что воинские части уходят из города. 2 августа в нашем дворе, а жили мы тогда с бабушкой в самом центре города - в доме на углу улиц 1-й Калинина (сейчас «просто» Калинина) и Казачьей, появились два красноармейца и попросили гражданскую одежду. Бабушка вынесла им, что нашла. Они переоделись, а военную форму оставили, мы закопали ее потом в саду.
Ранним утром 3 августа бабушка Гали Пелагея Никифоровна вместе с внучкой отправилась на Ташлу, там у них был небольшой огород, чтобы накопать картошки и морковки.
Дальше рассказывает сама Галина Георгиевна:
- Не знаю, может быть, это и спасло нас с бабушкой. Ведь именно утром этого дня немцы начали беспощадно бомбить Ставрополь. С Ташлы было хорошо видно, как на город падают авиабомбы. Город горел. Теперь-то хорошо известно, что первые бомбы немцы со своих самолетов сбросили на железнодорожный вокзал и завод «Красный металлист», а потом на территорию рядом с Нижним базаром и на сам базар, который был забит людьми. Это совсем рядом с тем местом, где мы жили. Очень много людей погибло. Никто не знал, что такое начнется. Погибших вывозили на бричках, тачках, полуторках. В наш дом бомбы не попали, но во дворе были разбросаны осколки от них, я их видела сама.
- 3 августа, - продолжает моя собеседница, - был солнечным, жарким днем. Когда мы решили уже возвращаться, вдруг услышали страшный гул и треск - это на ташлянские улицы въезжали тяжелые немецкие мотоциклы с пулеметами в колясках. Поднявшись наверх, на тогдашнюю Таманскую улицу (ныне - Г. Голенева), увидели, что она, а также Калинина и Казачья заполонены немецкими танками и стоящими во дворах машинами, крытыми брезентом. Город был захвачен. Оккупанты по-хозяйски располагались во дворах. Надо сказать, что наш одноэтажный, ранее принадлежавший какому-то одному хозяину, деревянный дом, как и все остальное жилье, был жактовским. Все такие дома и их дворы были хаотично соединены между собой бесчисленными проходами и проездами. Чтобы, к примеру, попасть к нам, надо было пройти через довольно обширный другой двор, затем через длинный и узкий проулок, по обе стороны которого были глухие стены каких-то строений. Как уж там, неизвестно, но во двор к нам «квартиранты» проникли, а вот останавливаться, посовещавшись, не стали. Видимо, такая «планировка» их не устроила. Или по другой причине. Из разговора несостоявшихся постояльцев бабушка, как она потом говорила, поняла только одно слово - «партизан». И они, видимо, прикинули, что из этих «дебрей», если что, уйти будет непросто.
Под угрозой смерти
С первых дней оккупации началось уничтожение душевнобольных, потом - евреев. Их собирали в объявленных местах или брали прямо во дворах, сажали в машины, вывозили за город и расстреливали семьями. Расстреливали также оставшихся в городских госпиталях и лазаретах раненых - наших солдат и офицеров.
- Сколько было загублено жизней, кто подсчитывал, - вздыхает моя собеседница. - С начала оккупации жителям появляться в городе без документов было запрещено под угрозой смерти. Помню, однажды прибежали соседи и сказали мне, что бабушку задержали на Нижнем рынке.
Я всё поняла, схватила ее паспорт и со всех ног бросилась на базар. Людей, задержанных без документов, немцы собрали в одном месте. Я подошла к одному из охранников, пальцем указала на бабушку, показала паспорт. Меня пропустили к ней, я взяла ее за руку и вывела из толпы.
Должно быть, в детстве опасность ощущается не так, как в более старшем возрасте. Поэтому Галина не раз нарушала бабушкин строгий запрет выходить без нее на улицу. Как только она уходила со двора по своим делам, девочка отправлялась гулять. Во время одной из таких «самоволок» она увидела на проспекте Сталина, который немцы переименовали в Главный, колонну пленных красноармейцев.
- Они шли, опустив головы, не поднимая глаз, - вспоминает Галина Георгиевна. - Некоторые горожане незаметно давали нам, детям, краюшки хлеба, вареные картофелины, что-то еще из харчей, папиросы, спички, а мы, нырнув в толпу пленных, передавали это нашим солдатам. Вот еще что помнится. Несколько раз к нашему двору подходил молоденький, почти мальчик, немецкий солдатик, усаживался на каменный забор и начинал играть на губной гармошке. И я все время, пока он выводил «трели», внимательно слушала «гармониста». Однажды к нам во двор зашёл взрослый немец. Уселся на скамью, и, увидев меня, поманил к себе. Я подошла. Он взял меня на колени, достал из кармана фотографию, на которой была запечатлена девочка примерно моего возраста. Указывая на снимок, он стал что-то говорить. Скорее всего, это была его дочка, по которой он, наверное, очень сильно тосковал. Чуть позже, в один из осенних месяцев, я уже понимала, кто такие фашисты, развязавшие войну, и по своей детской безрассудности громко выпалила гостю:
- А мои папа, мама и дедушка на войне бьют немцев!
Услышав это, бабушка, все время наблюдавшая за мной из дома, сильно перепугалась, застучала в окно: «А ну-ка, домой!».
Немец опустил меня на землю, спрятал фотографию и, ничего не сказав, ушел со двора…
Фотография на память
- А 21 января – день освобождения города - как-то запомнился?
- Январь 43-го был очень морозный, если не сказать, лютый. Немцы утепляли то, во что были обуты, то ли соломой, то ли еще чем-то. Что я могла видеть из своего «окопа», из комнатенок коммуналки, ни одно окно которой не выходило на улицу. Сидели с бабушкой, никуда не выходя. Накануне вроде было все спокойно. Уходить немцы стали 20 января. Во второй половине дня среди них поднялся шум, гам. Они бросились к машинам и танкам. Гусеницы танков так поприлипали к ледяным наростам, что под них пришлось лить кипяток. Кто-то из местных на Калинина бросил гранату в отступающих, но она не взорвалась. Этот храбрый человек был схвачен гитлеровцами. Соседка потом рассказывала, что немцы его расстреляли.
Утром 21 января на Казачьей и соседних улицах уже появилась наша военная техника, наши воины. В этот день город был освобожден от захватчиков. Освободителей зазывали в дома, пилили деревья, чтобы жарче натопить печи и согреть солдат. Радости не было предела.
Ставрополь был освобожден от гитлеровцев, но война была в самом разгаре. В марте этого же 43-го в дом на углу улиц Казачьей и 1-й Калинина пришло извещение о том, что отец Гали старший сержант 119-го стрелкового полка Георгий Михайлович Попков пропал без вести. Этот пожелтевший от времени листок Галина Георгиевна бережно хранит, так же как и вырезки из краевых газет «За власть Советов» и «Молодой ленинец» с 1933-го по 1938 год со стихами студента Георгия Попкова…
Бабушка Гали Пелагея Никифоровна надеялась, что от зятя придет весточка. Она, как и другие, у кого родные были на передовой и пропали без вести, надеялась, что Жора еще отзовется. Увы…Никаких вестей с января 42-го не было и от её мужа Семена Ивановича. Только после войны станет известно, что он под Керчью попал в плен. И больше ничего…
А вот от Галиной мамы редкие весточки приходили: жива, здорова… В июле 43-го младшему сержанту Марии Попковой предоставили отпуск.
- Мне было уже шесть лет, - вспоминает Галина Георгиевна. - Хорошо помню, как мама вошла во двор, помню ее слезы. А потом мы пошли с ней и сфотографировались. Вот эта фотография. Через несколько дней она снова ушла на войну. И вернулась только в августе победного
45-го. Мама, хоть и была инвалидом войны первой группы, прожила долгую жизнь. Не стало ее в 2004 году, четыре года не дожила до девяностолетия.
Галина Георгиевна, как и родители, окончила пединститут, тот же факультет, что и мама, правда, назывался он уже не географический, а естественно-географический. Она трудилась воспитательницей в школе-интернате, потом служила в госучреждениях. У нее два сына и дочь. Конечно, есть внуки. А 7 января этого, 2015 года, аккурат в день Рождества Христова, Бог подарил ей сразу двух правнучек-близняшек. Назвали одну Викторией, а вторую – Софией.
Анатолий ЧЕРНОВ-КАЗИНСКИЙ, член Союза журналистов России.
