Наперекор Конфуцию, или Код разложения
Этот текст предполагался как шутка. Найти несколько нелепых аббревиатур, позабавить читателя – и дело в шляпе! Но, во-первых, Ставрополю в этом смысле повезло на фоне других городов. Куда нашим СтавНИИГиМам и СНИИСХам до, например, легендарного Института зверохозяйства, животноводства и охотничьего промысла! А, во-вторых, смешного оказалось в этой ситуации мало.
Началось всё это не вчера. Большевики, придя к власти, буквально перевернули русский язык, наполнив его сотнями новых слов. С юношеским задором, вдохновлённые философией позитивизма и поэзией футуристов, они лепили новый язык для новой страны. Собственно, аббревиатур было не так много, и большинство из них предназначались для внутреннего пользования госструктур. Например, ЧСВН – член семьи врага народа. Устно такое попробуй выговори. Поэтому куда чаще использовались более звучные формы – не СНК, а совнарком, не СССР, а Советский Союз. Были романтические ГОЭЛРО с ликбезом, зловещий ГУЛАГ. Народ подхватил инициативу, люди стали давать своим детям новые, «революционные» имена. Некоторые из них укоренились (Владлен), некоторые стали анекдотом (та же пресловутая Даздраперма).
Но язык – штука упрямая. Тем более такой мощный и живучий, как русский. Всё, что он не смог переварить и усвоить, безжалостно выплюнул. В послевоенное время страсть на новые слова и аббревиатуры прошла. Тотальная грамотность, принудительное чтение классической литературы и нарастающий консерватизм властей этому поспособствовали. Новые понятия обозначались полноценными словами, имеющими глубокие корни в русской речи. «Спутник», «реактор», «застой», «перестройка» вливались в обиход органично и незаметно.
А после развала страны началась новая переделка языка. Правда, за ней уже не стояли ни философы-материалисты, ни поэты-мечтатели. Всё, что нельзя было заменить англоязычными заимствованиями и сленгом, стали писать аббревиатурами. Только на этот раз мёртвыми, непонятными. Учиться я пошёл в школу, прогуливать и хулиганить начал в СШ, а аттестат мне выдало МОУ СОШ. И по мере этого само понятие «школа» размывалось, терялось, отдалялось. Оно превратилось в нагромождение букв, которое даже при расшифровке оставалось бессмысленным и нежизнеспособным. С учителями обошлись не лучше. Педагог дополнительного образования чуть ли не официально именуется педобразом, а если он ещё и работает в муниципальном учреждении дополнительного образования (МУДО)…
Конечно, это один пример из тысяч. Мёртвые аббревиатуры искалечили практически все названия. Мы живём не в городе Ставрополе, а в одноимённом МО (муниципальное образование), которое вместе со всем СК входит с недавних пор в СКФО. Спасает нас ГУ МЧС СК, защищает ГУВД СК; дошкольники ходят в жуткие учреждения МДОУ ЦРР ДС. Паспорта сейчас выдаёт ОУФМС РФ по СК, а мы-то думали — Родина… Даже работаю я не в редакции газеты, а в МУП «ИД «Вечерний Ставрополь». К счастью, мы вспоминаем об этом, заполняя официальные бумаги. Если бы мы перестали называть себя редакцией и превратились в офис МУПа – не по документам, а по самоощущению, – газету смело можно было бы закрывать. Потому что ничего живого и настоящего люди с фрагментированным, аббревиатурным самосознанием произвести не могут.
Я прекрасно понимаю, что всё это прописано в законодательстве. Что в нашем сложноорганизованном обществе нормальный документооборот возможен только при соответствующей кодировке. Но зачем натравлять этого монстра на людей? Разве чтобы сбить их с толку. Человек, живущий в окружении не произносимых буквосочетаний, не способен цельно и адекватно воспринимать мир. Он отделяется от работы, общества, власти – от всего, частью чего является и с чем должен адекватно и на равных взаимодействовать.
Уродливые конструкции продолжают свою экспансию из бюрократической среды в реальную жизнь, всё больше сбивая людей с толку. Тот же СтавНИИГиМ ассоциируется у большинства ставропольцев не с научно-исследовательским институтом, а с расположенной рядом психбольницей. Работая со студентами, я заметил одну закономерность: все они делают в текстах одни и те же ошибки. Называя человека, вперёд ставят фамилию (между тем конструкция типа «Маслаков Станислав» допустима лишь в документах и в некрологах). Знают сложную аббревиатуру своей альма-матер, но затрудняются при попытке её расшифровать. Недавно одна очень грамотная, образованная женщина всерьёз доказывала мне, что «вы» надо писать всегда с большой буквы, вне зависимости от места в предложении и числа. Причём аргументировала это тем, что «иначе глаза режет» и «так везде принято». Боюсь, недалёк тот день, когда родителей, решивших назвать ребёнка БОЧ РВФ 260602 (реальный случай в Москве), не будут лишать такой возможности. Кстати, с точки зрения современной логики, имя вполне адекватное – «Биологический Объект Человека рода Ворониных-Фроловых, родившийся 26 июня 2002 года». Вот только уверен, что не могут быть счастливы люди с такими именами.
Проще всего назвать всё это очередным баловством. Мол, хоть горшком назовите, только в печь не кладите. Но вернее оказалась другая крылатая фраза – «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт!». Мы живём в эпоху всеобщей имитации и неопределённости. И в какой-то мере благодаря тому, что убиваем свой язык. Вышеупомянутый Конфуций две с половиной тысячи лет назад сказал, с чего надо начинать реформы и модернизацию: «Для наведения порядка в обществе, пребывающем в состояние хаоса, следует использовать исправление имён».
Кстати, на Западе это прекрасно понимают. Американский язык смягчает английскую строгость испанскими заимствованиями. Предприятия и госструктуры получают запоминающиеся, яркие названия. Аббревиатуры — и те звучные (ЦРУ и ФБР по-английски произносятся вполне мягко и легко). Сокращая наименования городов, они получают новые мелодичные слова – LA (Элэй – Лос-Анджелес), NY (Энвай – Нью-Йорк). Сравните с нашим С.- Пб. Есть там, разумеется, и непроизносимые сочетания и длинные коды – но они остаются в рамках документооборота, не вылезая в повседневность. И вряд ли кто-то скажет, что организовано там всё хуже, чем у нас.
Ни один филолог не может наверняка сказать, насколько живуч русский язык. Но зачем в очередной раз искать пределы его прочности? Пока все мы окончательно не рехнулись от диких аббревиатур, надо вернуть вещам нормальные названия. Дети с обычными, красивыми именами, которые пойдут в детский сад «Ромашка», получат знания от учителей в школе, а в итоге обретут профессию в университете имени кого-нибудь, наверняка вырастут куда более цельными людьми с адекватным мировосприятием. Они будут работать на нормальном предприятии со звучным, «брендовым» названием; жить в Ставрополе, а не в МО, в России, а не в РФ. Тогда и отношение человека к этому миру тоже изменится… Впрочем, это утопия. Если только сам «великий и могучий, правдивый и свободный» наш язык не отторгнет все эти уродливые нововведения, то они уничтожат его вместе с теми, кто ещё, несмотря ни на что, говорит по-русски.
Станислав МАСЛАКОВ.
