Невинно осужденные

Думаю, об этом Дне сейчас помнят больше сами жертвы. В большинстве — дети репрессированных, расстрелянных, уничтоженных. Те, кто стал наследником мучительных воспоминаний и раздумий. Кто живет с незабываемой болью, с бесконечным поиском ответа на вопрос — за что, как такое могло случиться?

Мой собеседник, Валентин Леонидович Линчевский, жертва дважды: он и сын расстрелянного, и сам осужденный по статье 58—7. О вменяемой ему вине говорит так же коротко и бесстрастно, как, наверное, говорили миллионы репрессированных: за вредительство. И сегодня с болью вспоминает: техник-металлург по образованию, он работал на Лениногорском свинцовом заводе в Казахстане. В эту бывшую советскую республику его отца, машиниста паровоза, направили строить Турксиб.

Уже несколько месяцев шла Великая Отечественная война, металлургическая промышленность работала на пределе. Особое стратегическое значение имел и свинец, выпускаемый заводом, где работал Валентин Леонидович.

— Однажды меня, как начальника цеха, вызывают в горком партии: надо увеличить выпуск свинца, даем вам десять дней. Бросился изучать зарубежный опыт. Пришел к выводу, что из шихты надо выбросить железо, в результате чего содержание свинца в агломерате резко повысится. В общем, мы добились повышения в полтора раза. Меня снова пригласили в горком партии, поблагодарили за успешное решение задачи и вручили подарок — отрез вельвета на костюм. Мне потом его сшили ссыльные поляки. Мы-то оказались на коне, а в плавильном цехе возникли проблемы — шлак из печей стал трудно выходить, сильно загустел. В общем-то, ситуация была решаемой, но главный инженер и главный технолог, испугавшись ответственности, написали заявление в КГБ о том, что я занимаюсь вредительством.

Это устрашающе-магическое слово сделало свое дело: Валентина Леонидовича сразу же отстранили от работы, состоялся суд, вынесший приговор: восемь лет лишения свободы плюс пять лет поражения в правах. Отбывать наказание отправили этапом в Красноярский край. Жену и троих детей не тронули, об их судьбе Валентин Леонидович долго ничего не знал, поскольку отбывал наказание без права переписки.

Многочисленные письма, которые писала жена, до него не доходили. Страдания семьи, дети без отца, отсутствие малейшей информации о родном человеке — все это входило в мощный механизм репрессии, нацеленной на полное уничтожение человеческой личности. Условия в ссылке, работу на лесозаготовках Валентин Леонидович предпочел обозначить несколькими словами: голод, холод, распухшие ноги.

Срок он отбыл час в час — 8 декабря пошел по этапу и 8 декабря 1948 года был освобожден. Вернее, теперь ему предстояла пятилетняя ссылка. А это — череда случайностей, везений-невезений, встреч с разными людьми.

— Я ехал в ссылку, одна бывалая ссыльная женщина говорит: приедем на место, нас будут спрашивать — кто что умеет делать. Говори — я умею варить патоку. Я возразил, что сроду не варил и не знаю, как это делать. А она настаивает — говори, а там научишься. Ну начали с нами работать на месте прибытия, я смело: умею варить патоку! «Ой, нам такой нужен!» Забрал меня один человек, я сразу — а у тебя какая-нибудь литература о патоке есть? Начал изучать — чан, котел, картошка, реагенты, серная кислота, мел. Мне, металлургу, и не такое приходилось варить, как-то сразу все в голове сложилось. Но сначала меня отправили за серной кислотой в один из городков Красноярского края. Сходил в КГБ, попросил разрешения отлучиться. Вообще мы с этой организацией каждый свой шаг согласовывали. Приехал — мне сразу: кислоту дадим, но сначала свари нам патоку. В войну и после нее это было единственным, очень популярным сладким лакомством. Под воздействием кислоты крахмал расщепляется на сахар, а кислота потом обезвреживается мелом. В общем, все удачно у меня получилось, прямо мастером по патоке стал.

В ссылку к Валентину Леонидовичу приехала жена с детьми.

— Мне помогли люди купить амбар, я такую избу отбахал, что сибиряки завидовали, — вспоминает собеседник.

Отстрадав за «вредительство» тринадцать лет, Валентин Леонидович вернулся к нормальной жизни, окончил университет, получил специальность экономиста. Работал в разных ведомствах на разных должностях, неся в душе память о страшной, уничтожившей миллионы жизней машине — государственном тоталитаризме, беспощадном, глухом и слепом по отношению к человеку. Где-то в лагерях погиб отец Валентина Леонидовича, машинист паровоза, осужденный тоже «за вредительство».

В коробочке с документами у Валентина Леонидовича — две справки. В одной — сообщение, что постановлением Пленума Верховного суда СССР от 24 января 1962 года отменен приговор в отношении Линчевского Леонида Федоровича за отсутствием в его действиях состава преступления и по «настоящему делу он реабилитирован». Такая же справка — об отсутствии состава преступления и о реабилитации выдана и Валентину Леонидовичу.

Я читаю справки и вижу испуганные глаза правнучки Валентина Леонидовича — одиннадцатиклассницы Ольги, которая тихонько примостилась на краю кровати прадеда и, возможно, в первый раз постигает трагедию его жизни. Внучка Инна, похоже, давно в теме: помогает деду, когда тот что-то забывает, напоминает, связывает события. И то сказать — деду 101-й год.

Как я поняла, и сегодня он не дает сломаться в себе тому стержню, который помогает человеку всегда оставаться человеком. В любой, самой трудной ситуации и в любом возрасте. Я застала Валентина Леонидовича за чтением «Аргументов и фактов», он готов был с охотой делиться информацией, которую имеет о сегодняшней жизни. И о сегодняшнем дне, посвященном в том числе ему и его отцу.