Невозможное желание жить…
Валерий МанинА ведь так все хорошо начиналось: до войны стал шофером, права получил. А это очень престижная по тем временам профессия. Да только где-то там, наверху, уже понимали, что в армии после всех репрессий случился дефицит командиров. И стала Красная Армия пополняться. «Да кто там спрашивал нашего согласия? Хотим, не хотим… Вызвали в военкомат и приказали собираться на обучение в военное училище. И отправился я из донских степей в Ульяновск, в Краснознаменное пехотное училище. О нападении на Советский Союз узнал именно там…»
В ускоренном порядке отряды лейтенантов обучили, и 13 декабря 1941 года Федора Какурина направили в 46-ю Казанскую Татарскую дивизию. С этой дивизией в составе
10-й армии он попал на фронт. На оборону Москвы. И сразу армия пошла в бой. Федор Иванович хорошо помнит те несколько часов, что прошли в томительном ожидании. «Командовал полком майор Рахматуллин. Вызвал к себе командиров и всем раздал указания: кто, где и как должен стоять. Насмерть… Все началось вечером. В сторону наших позиций немцы без перерыва стреляли трассирующими пулями. «Трассеры» расчерчивали огненными полосами все небо… И мы ждали начало боя. Мы были молодыми комсомольцами, кто-то был коммунистом, но, думаю, тайно, в душе все молились… Кое-как пережили эту ужасную ночь ожидания. И утром, часов в шесть, все началось. Наше задание – только наступление!»
Вооружены наши части были, мягко говоря, не очень. Винтовка-трехлинейка, автоматы ППШ, пулеметы Дегтярева. Против немецких танков, самолетов и пушек всевозможных калибров. У гитлеровцев еще один «изыск» был: они шли в бой под марши духовых оркестров. «Бились мы, действительно, насмерть. Да еще и голодные: непонятно, почему, но нас перед боем не покормили. Одеты мы были тоже кое-как, в одни шинели. Они тонкие, продувались насквозь, отсырели моментально. Но в пылу боя мы не замечали всех этих неудобств. А вот потом… Бой закончился. Мы были обессилены, но все-таки пересчитались. Половины моих друзей не было… Погибли они. А нам опять не подвезли горячей еды да и с обогревом туго было. Мы в мокрых шинелях лежали на снегу, размачивая в снегу же сухари, сброшенные в мешке с самолета. Три дня мы их ели».
Четыре месяца Федор Какурин был на передовой. «Похоже, немцы поражались, что это русские не сдаются? Знали бы они наш характер! Но бои были тяжелыми… За четыре месяца мы продвинулись на 160 километров. Прошли несколько населенных пунктов, в том числе и Сухиничи, где я был награжден орденом Красной Звезды. К тому времени узнали о том, что армия генерала Власова окружена под Харьковом. 77 тысяч бойцов попали в плен, а сам генерал перешел на сторону фашистов. Не знаю… Думаю, что об этой истории мы многого так и не узнаем. Но я считаю, что Власов стал вынужденным предателем: за его спиной были десятки тысяч солдатских жизней. А мы получали пополнение. И все больше приходили к нам ребята пожилые, лет под пятьдесят. К тому времени молодых парней моего года рождения уже не осталось почти. Выбили нас… За эти четыре месяца я несколько десятков раз ходил в штыковую атаку.
День 12 апреля был солнечным и ярким. Я стоял у окопа, спиной к немецким позициям, и раздавал указания бойцам. Немцы постреливали, но я то ли пообвыкся в бесконечной стрельбе, то ли еще что… Боли не почувствовал. До тех пор, пока кто-то из солдат не окликнул: «Товарищ лейтенант! Рука у вас, смотрите!» И тут же страшная боль! Разрывная пуля попала чуть ниже локтя, перебив кости и мышцы. У меня сразу и голова закружилась, и слабость… В общем, собрали раненых, и повезли нас в госпиталь. Не доехали мы: немцы разбомбили нашу машину». Лейтенанту Какурину повезло: он остался жив. И с раненым сержантом, пассажиром с этой же полуторки, отправился на поиски своих. «Шли почти четверо суток. Как выжили – не знаю… Еды не было, воду пили из луж. И только желание жить заставляло делать следующий шаг… На четвертые сутки добрели мы с товарищем моим в какое-то село. Зашли в дом, а там сидят наши интендантские, обедают. До сих пор помню, что у них в тарелках был гороховый суп. Аромат стоял такой, что ты!.. Интенданты засуетились, начали нас поить-кормить, а мы от усталости уже прямо спали. И забыл я про свою руку, перетянутую жгутом. В общем, когда попал в госпиталь, стало понятно, что ждет меня ампутация. Госпиталь находился в Калуге. Бои тогда и его обескровили сильно: лекарств не было, о наркозе можно было только мечтать. И хоть мечтай, хоть не мечтай… Навалились на меня четыре здоровущих медсестры, руку положили на какую-то тумбочку… И отрезали. Прямо вот так, на живую… Не помню, как я это пережил. Может, кричал, а может, хрипел… Может, сознание терял? И все равно знал, что хочу жить, и все равно был уверен, что выживу. Молодость, молодость… Мне же тогда и было-то всего двадцать лет. И жизнь свое брала. Я парнем видным был, так за меня одна из медсестер все пыталась свою дочку замуж отдать. Но я знал, что настоящая любовь где-то впереди, и не поддался! Ниночку свою, Нину Васильевну, встретил уже после войны. Тоже ей досталось: под Сталинградом окопы рыла вместе с трудовой армией. Прожили мы с ней 56 лет».
Последний из шести госпиталей был в Сибири, в Минусинске. И стало понятным, что двадцатилетний лейтенант, никак не желающий признавать себя инвалидом, должен работать. «Взяли меня в органы МВД. И стал я охранять лагеря. «Мой» был уголовным. И уголовники тоже работали для фронта. Наша зона давала фронту снарядные ящики. В 45-м, когда стало понятным, что служить в Сибири больше не могу (сказывалось ранение, постоянно мерзнущая культя выматывала всю душу), выпросился я домой. Тем более что пришла телеграмма: тяжело болеет мама. И некому ей помогать: отец воюет, один брат погиб под Сталинградом, второй – слепой инвалид. В общем, с трудом, но добрался я до южных наших краев. В Ставрополе тоже работал в колонии, только охранять пришлось уже немецких военнопленных. Они тогда помогали восстанавливать город. Много чего, по тем меркам, настроили, и дисциплина у них была железная. Да и понятно было, что многие из них не хотели воевать-то, и миру радовались тоже… Кормились они тем же, что и все мы. Вот так и служил я в МВД до 54-го года. А потом пошел работать на транспорт. Начал контролером на линии и «дослужился» до должности заместителя директора таксомоторного парка. Кстати, до сих пор вожу машину…
Мы пришли в гости к Федору Ивановичу не с пустыми руками. От имени Федеральной службы исполнения наказаний и руководства исправительной колонии №5 ему торжественно, насколько позволяла домашняя обстановка, была вручена серебряная медаль «За доблесть». Надо было видеть, какой радостью осветилось лицо старого фронтовика. «Не забывают меня… Колония, в которой столько лет перевоспитывал всяких преступников, ни МВД, в систему которого колонии раньше и входили. Спасибо ребятам». И могу добавить, что руководство исправительной колонии №5, как всегда, впрочем, постаралось отметить подвиг своих ветеранов. На торжественном собрании, посвященном Дню Великой Победы, со словами благодарности к ним обращались их преемники, руководство и сотрудники колонии. Всем ветеранам были вручены медали. А также цветы и подарки. «Спасибо руководству нашего ГУВД за то, что тоже не забывает своих ветеранов. Я благодарен за изданный главным управлением журнал «Солдаты Великой Победы. 1945 – 2005 год». Благодарю за заботу и помощь совет ветеранов и его председателя Георгия Павловича Сидоровнина. Поживем еще… Повоюем».
Анна МЕЛЕХОВА
при содействии
пресс-службы ИК-5.
