НЛО

Эта битва шла столько, сколько я себя помню. Началась она задолго до моего появления, а закончилась тогда, когда у меня были уже свои дети.
Говорят, что Николай Львович жил в нашем дворе с 1930 года. Кто говорит, неизвестно, просто – говорят. Когда-то он был женат, и даже дети были, двое – мальчик и девочка. Однако война перетасовала не одну колоду карт, в доме появились новые жильцы - старые либо не вернулись с фронта, либо разъехались, а вот Николай Львович остался. И ни у кого, зная его отвратительный характер, не возникало вопроса, куда делась его жена с детьми – такого скрягу ни одна нормальная женщина не вытерпит.
Мой отец говорил, что скрягой Николай Львович был всегда. Отец переехал на Дзержинского, когда ему было 15, и уже тогда угрюмый сосед (которому на тот момент было всего-то 40 лет) казался старым злым колдуном. Вечно один, вечно бормочет что-то под нос и брови вечно хмурит. Даже когда в молодой семье Бортниковых (моих родителей) родился сын и все ближайшие дворы отмечали мое появление на свет, он короткими перебежками выходил и входил в дом, чтобы, не дай Бог, его никто не заставил пить по такому поводу. Кстати, не пил он принципиально. Женщины щебетали чуть ли не каждому прохожему: «А у нас мальчик родился! Крепыш!», мужчины не упустили повода выпить за здоровье малыша, а по вечерам в нашей квартире собирались целые толпы народа на смотрины. И только Николай Львович яростно шипел, что ему надоел крик по ночам и вечные пеленки, развешанные на веревках.
Мать рассказывала, что однажды устроила большую стирку и в очередной раз вывесила белье. Через 10 минут почувствовала жуткую вонь и выскочила на улицу. Черный едкий дым и жуткий смрад завладели воздушным пространством. Мама попыталась найти источник всего этого бедствия и спустилась по склону, где в огородах увидела Николая Львовича, который жег резиновые шины. «Николай Львович! Да что ж вы делаете! Ведь на улице, да и в доме находиться невозможно!» Но сосед, невозмутимо повернув свою маленькую сморщенную физиономию, констатировал: «И не находитесь. Забирайте свои манатки и свое орущее чудовище и уматывайте на все четыре стороны!». От обиды и бессилия мать, вся в слезах, бросилась к отцу, но, когда тот уже собирался поколотить обидчика, остановила: «Не надо, Ваня, он все равно уже человек «мертвый», что с него взять». И так рассуждали все во дворе, не хотели связываться.

Если всех маленьких детей пугали Бабайками, Бабками Ёжками и прочей белибердой, то для нас таким стимулом вести себя хорошо был Николай Львович. «Еще раз пойдешь гулять в школьных брюках, я тебя к дяде Коле отведу – он тебе эти брюки знаешь куда засунет?»; «Только посмей уйти из дома без разрешения! Я твой новый футбольный мяч Колиным собакам выкину – пусть поиграют!»; «Ешь, сыночек, овощи, а то будешь хилым и злым, как дядя Коля. Он поэтому так вчера на тебя ругался – завидует, что у него нет овощей».
Мы с пацанами в детстве придумали Николаю Львовичу прозвище – НЛО (Николай Львович Осипов). Сколько было прозвищ у него в жизни – не счесть. Каждое новое поколение стремилось перещеголять предыдущее и придумать что-нибудь покаверзнее. Отшельник, Синяя Борода, Оса, Колян, Старый пень, Львище и тому подобное. А вот наше прозвище казалось нам очень лояльным, даже милым: «Смотри, опять НЛО какую-то шавку притащил».

Шавки были единственной, если можно так выразиться, слабостью Николая Львовича. Необъяснимо, но факт: в его крошечной двухкомнатной квартире помещалось невероятное количество животных. Подбирал он их с улицы, всегда купал, если было необходимо – лечил. После такого «санатория» животные либо отправлялись на улицу, либо оставались. По каким параметрам происходил отбор, было неясно, но на моей памяти у НЛО было 22 собаки.
Как раз на почве собак у меня и произошла первая самостоятельная «битва». Сосед Димка поймал одну из осиповских собак и решил отрезать ей хвост. «Так всем породистым собакам делают. Чем Полкан – не овчарка. Терпи, Полкан, сейчас из тебя кавказца делать будем». Димке тогда было 9 лет, а мне - 7. Я беду предчувствовал, подхожу и говорю: «Дим, собачкам маленьким хвосты отрезают; когда они взрослые – им больно». «Ничего, - отвечает самопровозглашенный ветеринар, - ты будешь моим анестезиологом. Ударишь палкой, если будет кусаться». Со старшим не поспоришь, а то он и из меня породистую овчарку сделает. Собака неладное почувствовала сразу, и мы еще не успели пациента усадить, как  несчастный беспородный Полкан издал истошный вой. Николай Львович со скоростью света вылетел на порог. Так как во дворе действует схема «воротим вместе – получаем по отдельности», Димка смылся с той же скоростью света. Схватив меня за грудки, дядя Коля заорал: «Я сейчас тебя, такого-то сына, укорочу! Тоже мне, обрезатель нашелся! Отхвачу вот этим секатором сам знаешь что, тогда и посмеемся!» - и машет перед моим бледным лицом огромными садовыми ножницами. Я до этого думал, что мама шутит, когда говорит, что Николай Львович - псих. После этого понял – он и вправду псих. Самый натуральный.
Наверное, в каждом дворе есть такой объект общей ненависти – человек, не только не желающий налаживать какие бы то ни было дружеские связи, но и стремящийся все больше эти связи порвать. Иногда, собравшись на очередное собрание жильцов, которое Николай Львович упорно игнорировал, мы решали, что надо с ним поговорить, попробовать растормошить, позвать в гости. Старые жильцы над нами посмеивались, а потом и мы сами поняли, что это – дело гиблое. На улице НЛО просто отказывался реагировать на обращения или вопросы, бормоча при этом «куча идиотов» или «настоящий дурдом – одни дебилы и олигофрены». Когда же самый отчаянный смельчак являлся к нему домой, он кричал за дверью: «Пошли вон, щас собак натравлю!». Короче, бросили эту глупую затею и оставили старого отшельника в покое.
Это очень тяжело – постоянно жить в стрессе, идти домой и ждать очередных плохих вестей. Кто пережил что-нибудь подобное – поймет меня. Николай Львович отрезал провод, Николай Львович ударил Павлика, Николай Львович обложил матом нашу тещу, Николай Львович натравил собак на газовиков, разбил кашпо, сломал цветы, пнул кошку. Это стало частью нашей «бытовухи» - как сводки с фронта. Иногда становилось стыдно, что мы так ненавидим его всем домом и порой даже желаем ему скорейшей смерти. А потом, все взвесишь («Да я ведь пытался с ним поговорить, а он меня послал!») и поймешь, что он сам так решил – быть одиноким. Сам настроил себя против всех.

Но любому терпению есть предел –  лопнуло. У Павлика, младшего сына, был первый юбилей – 5 лет. Пригласили кумовьев, близких друзей и родственников, сели во дворе, включили громкую музыку. Кто-то из соседей подметил: «Смотри-ка, Колян наш что-то молчит. Умер что ли?». Летом темнеет долго, поэтому не смотрели на время – часикам к одиннадцати были уже в достаточной кондиции. Гости постепенно начали разъезжаться, когда жена вдруг спохватилась – Павлика нет. Стали искать: дети играли в прятки, поэтому он мог где-то сидеть и молчать. Облазали каждый куст – сын пропал. Когда уже собрались звонить в милицию, в квартиру ворвался Николай Львович. Лицо бешеное, разъяренное, кидается на меня и орет: «Ах ты, падла! Пока ты тут водку жрешь, сын подыхает! Что ж ты, скотина, творишь?!». Я, и так находясь на грани истерики, срываюсь с катушек: даже не поняв смысл сказанного, врезаю со всей злости 87-летнему старику. Накипело. Перегнул дед. Но потом до меня доходит, что он, видимо, знает, где Паша. Пытаюсь вернуть соседа в сознание. «Где сын? – ору, что есть мочи. - Где мой ребенок?». Сосед постепенно приходит в себя и шепчет, что нашел Павлика почти у подножия склона – малыш попытался спрятаться за забором, но кусок проволоки проколол ему руку. Самостоятельно Паша выбраться не мог, звал на помощь. Но музыка и веселый хохот его крики заглушили. Посидел он так где-то полчаса, пока Николай Львович, выгуливающий своих собак, не нашел его и не принес домой.
Вызвали «скорую». Руку зашили, но крови было потеряно много. Павлик уснул со слезами на глазах, долго не могли успокоить. Все повторял: «Папа, я тебя звал — звал! Ты почему не плишол?».
Как только все немного поутихло, взял бутылку водки и пошел к соседу. У него, что странно, было открыто. Зашел, упал на колени и начал рыдать. Львович поднялся и, бормоча, достал две рюмки. «Что ты заладил, скотина! «Прости, извини, спасибо!» Ты ж своими руками чуть родное дитё не убил!»
После шестой неожиданно начал плакать мой собутыльник. «Я ж не потому, что злой. Я ученый. Я в молодости очень рыбалку любил, каждые выходные рыбачил. Летом 1948-го, 24 июня, всю ночь не спал. Встал в пять утра и пошел удить. Пока собирался, проснулся мой Вовка. Ему тогда шесть было – чуть больший, чем твой. «Папа, я с тобой!» Я ему – подзатыльник, и к матери отправил. В тот день я задержался – улов очень был хорош. Возвращаюсь – пустой дом, пустой двор. Что происходит – непонятно. Выходит соседка, бабушка Нюра: «Коль, ты че тута? Вовку твоего собака соседская покусала, увезли в больницу». Обдало холодом, ноги мгновенно подкосились. Как добрался – не помню, как поднимался, как искал – не помню. Помню только Степкины глаза (Степанида – жена моя) – будто и нет их. «Нет у нас больше сына, Коля».

Собаку убил своими руками. Хотел и соседа-хозяина, но были еще жена и дочь – в тюрьму нельзя. Горе, может, и сближает, а мы со Степкой стали чужими. Как-то вернулся с работы, а на столе записка: «…больше не могу… ухожу…как дальше жить, не знаю… дочь забираю…» А я знаю! Я вообще сдыхал, когда один оставался, а она меня так предала!» С этими словами Николай закинул последнюю рюмку. «Я, Юрка, потому и ненавижу вас всех, что полон двор гражданинов, а сыну моему никто не помог. А на самом-то деле я виноват – не уберег. Надо было за руку домой отвести и в койку положить. А я последнее, что для него сделал, - это хорошая затрещина. Когда понял, что на мне грех, и собаку пожалел. С тех пор и тащу в дом всяких шавок – каюсь перед ними...»

На следующий день я встал в пять утра и начал готовить снасти – решил соседа отблагодарить. Захожу в его квартиру, которая так и осталась с ночи незапертой, и вижу Николая Львовича. Лежит на диване, лицо впервые на моей памяти не нахмуренное – морщины разгладились, а на губах — легкая усмешка. Иду домой, где жена уже готовит к нашей рыбалке оладьи. «А где дядя Коля?» - «Нету больше дяди Коли».
Вот так потеряли мы всем домом старого скрягу и страдающего человека. Не уберегли, не выслушали. И таких Николаев Львовичей в городе – не счесть, в каждом дворе. Живут они, непонятные, недоступные, не от мира сего – одним словом, НЛО.