Ночь, автомобиль, девушка… рождество
Ольга МетёлкинаПлатье, затейливо изукрашенное блестками, сиротливо висело на спинке стула. Туфли, привезенные «богатеньким дочкиным женихом» Максом из Испании, стояли рядом. А в сумке громоздились теплые кофты, шаль для мамы и новый халат, купленный ей к празднику.
«Тань! Да ты чего?.. Мы же собирались… Я же собирался тебе сюрп… Ща приеду, дождись!» Макс приехал через полчаса, к этому времени последний автобус уже отправился в рейс, но Таня не особо переживала: Макс что-нибудь придумает. Машина-то у него есть, отвезет, если что. Он приехал на такси, вдруг отчего-то разволновался и молча достал из кармана маленький коробок: «Вот, Тань, хотел, как надо… Но раз уж получилось так, что делать? Открой-открой…» Бриллиант на ее ладони сверкнул разноцветными иглами. «Ну сколько тянуть можно, а, Тань? Давай уж соглашайся, что ли? А то, честно, другую найду», — дурашливо скривился жених, и Таня впервые за весь этот отрезок дня рассмеялась. Макс, как волшебник, откуда-то достал бутылку коньяка: «Тань, холодно на улице. Решил вот купить, заодно и согреемся в дороге». «Ты что, со мной едешь, Макс? Это же село, деревня в двадцать дворов… Ты там от скуки умрешь, пока я маму подлечу, а потом ее же еще сюда надо будет в больницу везти…» Будущий муж, хлебнув коньяка из простой чайной чашки, храбро согласился: «Буду как декабрист! Фу-ты… Вернее, как его жена».
На улице было совсем уж темно. Мело так, что снеговые вихрики колючками впивались в щеки. Сумку тащил Макс, Таня ловила такси. Поймать оказалось непросто: никто не хотел ехать далеко за город по такой погоде.
Водитель был не очень словоохотлив. Машину вел ровно, но все время как-то странно прижимался грудью к рулю и иногда так бледнел, что лицо покрывалось мелкими бисеринками пота… «Вы болеете, да? Простыли? У меня в сумке есть кое-какие лекарства». Он мотал головой, улыбался, стараясь не показывать, как ему плоховато. Таня и Макс расположились на заднем сиденье, и Макс уже изрядно опустошил плоскую коньячную бутылочку. И не особо-то его развезло, но когда он в очередной раз навалился на плечо спутницы, придавив ее почти к стеклу, Таня попросила остановить машину и пересела вперед, к водителю. «Ну, ты даешь, Танька… Мы ж еще не поженились, а ты уже во-о-н чо-о-о…» Водитель молча погнал машину дальше, но чем дальше отъезжали от города, тем заметнее становилось, что с ним происходит что-то серьезное.
«Ну что, что с вами, а? Может, сердце?..» — «Да нет… Под печенью с утра колет, сил нет. Мама у меня врач в райбольнице, сказала ехать, если только не сильно болит… А я досиделся, ждал все чего-то… У-у-м-м-м… Вот опять начинается. Я постою немного, ладно? Ваш парень спит уже, а я пережду, может, приступ. А вообще-то надо бы ехать, да побыстрее…»
Макс завозился, что-то пьяно пробормотал, а потом вдруг сел, выпрямился, и как будто и не пил вовсе: «Слышь, ты! Ты о чем там с моей девушкой договариваешься? Я вот тебя щас…» Пьяно потянувшись, он вдруг схватил водителя за воротник. «Ты!.. Убью!» Таня испуганно отшатнулась, машину кинуло в сторону на заснеженной дороге, а потом она плавно съехала в кювет, заваленный мокрым снегом. «Ты что?! Ты что наделал! Идиот… Нам же не выбраться отсюда теперь! Господи, зачем я с тобой связалась?» Водитель все это время молчал, по его искаженному лицу стекали крупные капли пота, побелевшие губы вытянулись в тонкую нитку… В машине был сотовый телефон, он молчал.
Где-то вдалеке показался свет фар, и Таня, с силой оттолкнув дверь, прибитую снегом, выбралась из машины. Не успела… Следующую машину пришлось ждать долго, и ехала она как раз обратно, в город. Таня буквально упала перед капотом, а водитель, немолодой дядька, долго не мог понять, что надо женщине, облепленной снегом, с мокрыми волосами, красными руками. «Дочка, давай я пьяного заберу, мне все равно не в город, раньше сверну… А ему все равно, где просыпаться. Пусть со мной едет, а завтра разберемся, отправлю его. Только денег ему в карман положи. А этого тебе сподручней все же вперед везти: там райцентр, в часе езды больница… Ну, давай, родная, оставайся с Богом… Ангелов тебе в помощь!» Ничего не понимающий, обмякший Макс перекочевал в старенький «Москвич».
…Ночь. Глухая ночь… Маленькая машина утонула в снегу, двое в ней прижались друг к другу. Она грела его, как могла. А он старался не терять сознания. Как мог… При каждом отблеске фар Таня выбиралась на дорогу, но все проезжали мимо, даже милицейский «бобик». И вот наконец прямо перед ней остановилась темная громада. КамАЗ с прицепом. Из кабины выпрыгнул невысокий мужчина с короткими, тронутыми сединой волосами. «Ты что тут, сестренка? Нашла время работать…. Ну иди-иди в кабину, согрейся… Чего-чего?.. Где больной? Да это же сугроб, где там машина-то? А, ну-ну… Пойдем. Серега! Мачо! Вылазь, дело тут есть!» Следом за «коротким» из кабины выпрыгнул высокий парень весьма интеллигентного вида. Тут же и лопаты появились, и снег полетел, и зацепили трос… Попытались выдернуть машину из кювета, но куда уж там попало колесо? Она стояла намертво. «Так, сестрица, слушай, чего скажу… Сейчас мы твоего мужика попробуем в кабину к нам поднять. Уложим на спальное место… Давай-ка, брателло, помоги нам…» У «брателло» уже ничего не получалось… Голова запрокидывалась, губы искусаны в кровь, на щеке синяк от удара об руль: это когда падали в кювет. Тот, что повыше, приостановил всю операцию: «Дайте-ка я посмотрю, что там с ним. Мы с братом в тайге выросли, всякого навидались, может, что пойму…» Уложив больного прямо на снег, мужчины расстегнули его одежду. «Знаете, я где-то читал, что если такие вот боли и живот твердый, то все — аппендикс… Мрак, короче. К нам поднимать высоко, давайте его обратно в вашу машину. Вы сейчас его укутайте, чем можете, а на живот положите холодное…» — «Что холодное положить?.. У меня ничего нет…» — «Ну ты, блин, даешь!.. Девушка, вся холодная, мерзлая степь перед вами: набейте снега в пакет полиэтиленовый, вот и «грелка»… Возьми кулек, кулема, да не реви… Все будет оч-ч-чень хорошо. Рыба! Тащи все шмотки теплые, одеяла там всякие, куртки. Вот пальто мое возьми, хоть кожа и воловья, но тепло держать будет. Мы сейчас в райцентр, по пути попытаемся вызвать «скорую», или там найдем, и сразу за вами. За кого молиться? Да ни за кого!.. Олежек, может, нам какие грехи спишутся?» — «Да мы ж безгрешные!..» — «Ага-ага!!! Ангелы… Заводи машинку, ангел! Таня, не ревите вы так и смотрите, не отапливайтесь движком, а то еще угорите ко всему прочему!»
Огромная машина, мигнув габаритными огнями, скрылась в метельной мгле. И снова одни. Водитель лежал молча. В салоне было так холодно, что только пар, клубочками сворачиваясь над побелевшими губами больного, показывал, что, слава Богу, он еще жив… Время тянулось не просто медленно, оно как будто вообще исчезло. Пальцы, обмороженные на дороге, нестерпимо болели, и Таня растирала их снегом, осторожно приоткрывая дверцу. От тишины, бессилья, близкой смерти, притаившейся где-то рядом, хотелось кричать, выть, царапать лицо… «Ну хоть легонько сожми мне руку!.. Ну, пожалуйста, прошу… Вот моя рука, пожми ее…» Холодные пальцы мужчины бессильно лежали в мокрой распухшей ладони женщины. «Тебе больно?» -«Нет… Уже нет, терпимо… Ты, если что, не бойся… Ладно?.. Скоро рассветет, не бойся…» — «Как тебя зовут?..» — «Богдан. Тимофеев Богдан…» На часах почти полночь… Что ему сейчас? ЧТО он видит? Таня лихорадочно начала то тут, то там подтыкать под его спину, плечи, ноги, согнутые в коленях, одеяло, какой-то шелковый пиджак, тяжеленное кожаное пальто, еще что-то… Как холодно, как холодно…
К утру все было кончено. Таня, блаженно вытянув ноги, сидела на низеньком стульчике у постели больного. Над ней возвышалась старая санитарка Алексеевна, с банкой чего-то желтоватого: «Ну-ко, девка, пальцы давай, что ли… Мазать буду… Гусиным жиром …» Распухшие пальцы напоминали сосиски, не гнулись, а в безымянный прямо-таки впилось маленькое колечко с бриллиантом, рассыпавшим игольчатые искры…
В палату вошел доктор, здоровенный, прикрытый на поллица марлевой повязкой. «Ну, в общем, самое страшное позади… Перитонит. Конечно, нешуточно… Неделю полежит у нас, это обязательно. А там посмотрим, может, в город отвезем. Да здесь мама его, так что, может, и не повезем… Так вы ему жена, да… Это ж надо, в сугробах с «острым животом»… Алексеевна! Колечко снять придется с пальца у нее, вон как врезалось. До крови… Вызови там кого, спасателей, что ли… Пусть снимут. Да, кстати, парень-то этот, Сергей, тоже здесь с пальцами обмороженными». «Точно-точнехонько… Все сделаю, доктор! — зачастила старушка. — У них машина заглохла почему-то… Так один остался ее охранять, завернулся в чехлы с сидений, а этот, как его, Сергей, в одном свитерке, бежал в центр! Обмерз, ужас, как обмерз! Особо ухи да и пальцы тоже… Геройский парень! Я вон и его мазала! Девка! Ты не дремай! Гляди-ко, гости к тебе!» Из-за широкой спины санитарки появился букет примороженных роз, а потом и улыбающаяся физиономия Рыбы. Рядом делал «страшное» лицо Мачо. Одно его ухо было перевязано, второе красиво блестело от жира. «Эй ты, больной! Если не поправишься, нам же лучше! Мы твою Таньку у тебя отберем тогда!» — «И чего, канаться будем, что ли? Кому достанется?» — совсем искренне озадачился Рыба. И тут впервые все увидели, какого же цвета глаза у Богдана. Голубые, только очень измученные. «Так я вам и помер! Ага! У нас с ней дело общее, бизнес…» — «Бизнес-с-с? Позвольте выяснить, что там у вас?» — «Страусы. Двести штук. Их доить надо же кому-то?..»
Кто мог смеяться, смеялся. И только старая Алексеевна задумчиво чертила стоптанной тапкой по полу: «А рази ж их доють? Стравусов энтих, а, ребятки?»
Наталья Буняева.
