От узника лагеря — до участника боев за Берлин

С трепетом развязываю тесемки на толстой красной папке. В ней — целая жизнь удивительного человека. В 1941-м, в подростковом возрасте, его вместе с другими мальчишками и девчонками угоняли на работы в Германию, четырежды он бежал: дважды с поезда, еще дважды — уже из лагеря. Потом, прибавив себе два года возраста, стал бойцом Красной Армии, в рядах которой с пулеметом в руках дошел до Берлина. И буквально за несколько дней до Великой Победы был ранен, очнулся только 12 мая. Как жалел потом Борис Шумаков, что не смог вместе с однополчанами встретить этот радостный день! А в память о войне на всю жизнь остался у него осколок в голове, который хирурги не стали вынимать, чтобы не сделать парня инвалидом на всю жизнь.

Родился Борис Шумаков в небольшом запорожском селе Новотроицком. Летом маленькие украинские хаты утопали в зелени. Дом Шумаковых стоял почти на окраине, которая имела собственное название — Красивая горка, потому что в конце огородов над речкой свисали кручи, куда мальчишки приходили рыбачить. Вся эта благодать закончилась с приходом войны. «Сначала в селе появились мотоциклисты с пулеметами на люльках и маленькие танкетки — это, по-видимому, была какая-то механизированная часть, — вспоминает Борис Андреевич. — А в полдень подтянулись танки, большие машины с солдатами. Первые дни жители не рисковали выходить из своих хат, подолгу сидели взаперти, не видя соседей и не выпуская скотину на волю. Полиция разместилась в центре села, где был раньше сельский Совет. И вскоре на доске появилось объявление: «По приказу Германского командования все молодое и здоровое население в возрасте от 12 до 16 лет должно в трехдневный срок явиться в полицию и зарегистрироваться. Лица, подлежащие регистрации, должны иметь при себе запас продуктов на пять дней. За неявку виновные будут наказаны по ныне существующим военным законам Германского командования».
В этот разряд — от 12 до 16 лет — попал и Борька Шумаков вместе со своими друзьями Петькой и Павликом. Когда парни пришли в центр села, где находилась полиция, там уже было много подростков с узелками и чемоданами, они стояли группами по нескольку человек и тихо переговаривались.
— В полицейскую приемную, по одному! — крикнул кто-то громко.
Там у мальчишек спросили фамилию, их быстро осмотрел врач, просто задрав майку, и они вышли обратно, к родителям. Никто не плакал, не произносил напутственных речей, хотя все понимали, что детей сейчас увезут неизвестно куда. Только отец Павлика шепнул мальчишкам: «Держитесь всегда вместе, что бы ни случилось!» Когда грузовики с ребятами уже тронулись, провожающие долго еще не расходились, пока машины не скрылись вдали за поворотом.
Детей довезли до железной дороги и перегрузили в вагоны. «В вагонах стояло нестерпимое зловоние, — рассказывает Борис Андреевич. — Кроме опилок и промасленной бумаги, валялись пустые банки из-под консервов, скорлупа от яиц, огрызки и косточки от фруктов. Вагон был похож на заброшенный мусорный ящик». Поезд тронулся, а через несколько часов дети начали проситься в туалет. Состав остановился в степи, недалеко от рельсов — густая лесополоса, туда и отправились справлять надобности. «Тикаем, хлопцы!» — прошептал Павлик, и неразлучная троица пустилась бежать что есть мочи. Бежали так, что, казалось, ноги не касаются земли, бежали и ждали, что вот сию минуту раздадутся автоматные очереди. Но лишь трава шуршала под ногами…
А потом начался обратный путь домой. Сначала прятались от проезжающих машин в кустах, потом увидели подводу, решили — будь, что будет, выйдем. Им повезло, парнишка, чуть постарше их самих, лет 20, сказал, что до Новотроицкого километров 60 будет, довез до своего села, где его мать накормила беглецов и оставила ночевать. «Сколько встретилось нам на пути таких отзывчивых на чужую беду людей, которые, рискуя собственной жизнью, принимали нас, кормили, оставляли на ночь!» Так, следующую ночь дети остановились у женщины, у которой немцы угнали сразу сына и дочь. «Лишь бы живы были!» — все время повторяла она, ухаживая за чужими детьми.
Дошли наконец до родного села, пробрались в огород к Шумаковым. Верный пес Каштан сначала залаял было, но потом узнал хозяина, смолк. Мать, сдерживая слезы, первым делом отправила мальчишек в сарай мыться — такие они были страшные и грязные. Но зато спали они спокойно: дома, наконец-то дома. А в феврале 42-го немцы объявили второй набор подростков. И снова друзья попали в похожий поезд, откуда сбежали по тому же сценарию. Вернулись домой, но не успели даже порадоваться встрече с родными — видимо, кто-то выдал беглецов, потому что уже наутро за ними пришли…
На этот раз грузовые машины привезли их в концлагерь, находившийся в конце Керченского пролива. «От увиденного захолонуло сердце: три ряда колючей проволоки под электрическим током, вышки с вооруженными до зубов гитлеровцами по углам двора и в середине. А когда увидели обитателей длинного одноэтажного серого сарая, захотелось кричать: не люди — живые скелеты, обтянутые кожей, заросшие, оборванные, грязные» — так описывает Борис Андреевич свои первые впечатления от лагеря. Наши уже опытные беглецы сумели обмануть охрану и выбраться за пределы лагеря. Но детская наивность сыграла с ними злую шутку: они попросили подвезти их русского водителя на грузовике. Улыбчивый дядька отвез их… прямиком в комендатуру, где уже было несколько таких же бедолаг.
Мальчишек вернули в тот же самый лагерь. Спину ломило от побоев. Таскать тяжести дети не могли, поэтому их отправили работать на кухню. Когда уходила старшая повариха, молодая — Фрося — давала ребятам сырую картошку, которую они пекли в огне. Дети умудрялись притащить за пазухой картошку старшим товарищам в барак. В этом сумрачном месте Борис встретил радостную новость: фашисты остановлены под Сталинградом.
- Вам, ребята, надо готовиться к побегу, — решил один из заключенных, попавший в плен солдат. По его указанию начали кое-где обрезать проволоку на окне, отгибать гвозди. И однажды представился удобный случай: бомбежкой повредило электростанцию, ограда оказалась без напряжения, периметр — без освещения, только немцы с автоматами да овчарки. В эту ночь заключенные совершили массовый побег, после чего, разбившись на небольшие группы, начали расходиться в разные стороны. Борис снова отправился домой…
Мать увидела сына, охнула, схватилась за сердце. Как раз в это время немцы начали отступление, жгли на своем пути все. Сельчане прятались в роще за окраиной села, видели, как немцы расстреливают оставшихся жителей, в основном стариков. А утром пришли солдаты в фуражках и со звездочками. «Наши, родненькие!» — люди смеялись и плакали одновременно.
Через три дня в сельсовете организовали призывной пункт. Борис прибавил себе два года, подложил свернутую в комки бумагу под пятки, чтобы казаться выше, и — стал бойцом Красной Армии! Сначала молодое пополнение учили обращаться с оружием: разбирать, собирать, чистить винтовку, стрелять в цель, ползать по-пластунски и еще многим военным премудростям. Впрочем, винтовка оказалась слишком длинной для мальца, и позже ему выдали автомат. А когда настало время распределения, друзей разделили: Бориса за красивый почерк взяли в связь, 1016-ю отдельно-кабельную шестовую роту связи 5-й ударной армии.
В первый раз в госпиталь Борис попал в боях за столицу Украины - Киев, когда связисты тянули связь на передовую, к пехотинцам. Но уже через месяц вернулся в родную роту. За это время в боях погиб его командир старший лейтенант Переверзев.
«24 августа 1944 года нам, связистам, удалось не только присутствовать на митинге в честь освобождения Кишинева, но и близко увидеть командарма Николая Эрастовича Берзарина, генерал-полковника, услышать его взволнованную речь на митинге. На всю жизнь запомнилось его волевое лицо, четкая речь без бумажки», — с волнением вспоминает Борис Андреевич.
Одер юный боец форсировал уже в качестве пулеметчика. А на окраинах Берлина, когда туда подошли части Красной Армии, мирно цвел красивый густой кустарник. Только многие дома были совсем не мирными — их превратили в ловушки, мини-крепости. С крыши одного из особняков неожиданно ударили пулеметы, Борис видел, как гибли его товарищи. Бойцам удалось подобраться ближе и метнуть гранаты прямо в цель. Пулеметы захлебнулись. А когда солдаты сбили замки с дверей подвала, остолбенели: перед ними стояли изможденные, плохо одетые русские девушки, почти девочки, лет по 16—18, которые никак не могли успокоиться, плакали навзрыд и причитали.
28 апреля, в двух шагах от Победы, Борис снова был ранен. Очнулся он только 12 мая в госпитале.
- Очнулись? — улыбнулась молодая сестричка. — Теперь дело пойдет на поправку, только не пытайтесь пока разговаривать, вам это вредно.
Военврач Богатырев объяснил: тяжелое ранение в голову, операция шла около двух часов, извлекли осколки из головы, поставили на место свернутый нос, теперь будет жить парнишка! Только один осколок не стали трогать хирурги, сказали, если попытаемся вытащить, повредим нервные центры, и останешься на всю жизнь инвалидом со свернутой шеей. А если не трогать, осколок со временем обрастет мягкими тканями и не будет беспокоить. Так и вышло.
Когда через полтора месяца Борис вернулся в свою роту, ему вручили орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

P. S.: Воспоминаний Бориса Андреевича хватит на целый роман. Роман о жизни сразу нескольких военных поколений.