Память маленького сердца
.Продолжение. Начало в № 147, 153-154, 160, 171, 188-189
Весна приближалась неудержимо и смело. Заморозки отступали под натиском тепла и света. Буйная заря ясного дня мгновенно взвивалась в высоту утреннего неба и, обволакивая своей мощью, серебрилась признаками близкого рассвета. Лучики солнца прикасались вначале ласково и нежно, а затем проникали в самое сердце и разливались голубым огнем. В них колдовская сила, сила жизни.
Колдовская сила мужского рукопожатия
Отгремела война с ее нечеловеческим напором и болью, с её горькими потерями и радостью Победы. Наступил мир с его всеобъемлющим счастьем покоя и тишины. Но пришла и печаль, пришла лютая нужда. Жизнь продолжалась, и люди оказались перед необходимостью срочно найти работу, что-то делать, чтобы не только не умереть с голоду, но и содержать свои семьи хотя бы в относительном достатке.
Прохудились крыши бараков. В лучах весеннего солнца они казались сгорбленными, тощими. Немощеные улицы утопали в весенней распутице. Кое-где сохранившиеся штакетники говорили о нужде и человеческой апатии. Сараюшки посерели, покосились. Казалось, и сараи, и бараки, и дороги хотели пожаловаться на свой непристойный вид. Но мириться с беспросветностью и убожеством не хотелось. Все восстало против такой жизни.
Особенно больно было смотреть на огромные очереди за хлебом, который выдавался по талонам. Однажды мама потеряла талоны. Вернее, их у нее украли. Это была трагедия. Только усилиями многих людей через время их удалось восстановить. Как мы жили в то время без них, вспоминать страшно. Небольшой деревянный магазинчик, который торговал хлебом, трещал под натиском толпы. Но запах того, послевоенного хлеба ощущается на кончике языка даже спустя многие годы. Возможно, это был запах голодного детства, возможно, выпекали его как-то по-иному, но то, что он был другой, именно хлебный запах, это факт. Он был вкуснее и ароматнее нынешнего. Сейчас ассортимент великолепен, но где тот, вкусный и ароматный хлеб детства?
Чтобы выжить, люди выносили на базар свои нехитрые пожитки, свои скудные запасы. Торговали всем. На разостланных дерюжках можно было увидеть различные детали, винтики, булавки, ржавые гвозди, утюги, которые разогревались углем, лампы, патефоны.
Развешивалась одежда, расставлялась поношенная обувь, чаще – калоши. Новую вещь встретить было нереально. Зато старые, потёртые, заношенные – на любой вкус. Не только торговали, но и обменивались. Денег ведь у людей почти не было. Процветало воровство. То с одной стороны базара, то с другой вдруг раздавался истошный крик, и тогда торговцы напрягались и озирались по сторонам. Они, как коршуны, разметав руки, повисали над «своим» товаром. «Ну и жулье!» – слышалось то тут, то там.
Базар весь день шумел говором людей. Они не разговаривали. Они все время старались перекричать друг друга: зазывали посмотреть свой товар, что-то объясняли, с кем-то переговаривались, переругивались – и все это в голос. Тут же с чайниками и бидонами сновали пацаны и с выпученными глазами орали: «Кому холодной воды?» Они продавали воду. А ведь как нигде ее нестерпимо хотелось именно в этой человеческой жаровне.
Отец согласен был на любую работу, но торгашеством заниматься считал для себя обидным. Человек, прошедший всю войну... Наконец он устроился на завод железобетонных конструкций.
В один из дней ему, как бригадиру, было поручено съездить в поселок Тамариси, что расположен недалеко от Тбилиси. На двух полуторках туда отправилась бригада из десяти человек. Среди них были две женщины и одна из них с девочкой девяти лет. Не знаю, как удалось мне уговорить и отца, и мать, но я оказалась в числе этой бригады. Ехали шумно, весело. Машины то и дело подпрыгивали на рытвинах и ухабах. Все с удовольствием смотрели по сторонам. Кругом бедные серые домики, тощие лошаденки. Видели и коровушек, и овечек. Нам, живущим в большом городе, сельская жизнь была в диковинку. Я, неугомонная, то и дело вскакивала и, тыча пальцем то в одну, то в другую сторону, орала: «Корова! Смотрите, козы! Уточки!» Голова моя моталась из стороны в сторону, как на шарнирах. Мы все были полны впечатлений.
Но вот дорога вдруг резко повернула, и машины, пробежав еще какое-то расстояние, попали в тоннель из высоких тополей, остановились. Все застыли с открытыми ртами. Ехидные мужики, тетки-говорушки и даже я замолкли.
То, что мы увидели, что открылось нашему взору, произвело на всех нас ошеломляющее впечатление. Поселок Тамариси расположен как бы в чаше, между гор. На невысоких склонах много домов со своими приусадебными участками. Но это были не просто домики. Это были сказочные домики. Все разные, но такие белые, аккуратные, чистые, с красивыми наличниками. К домикам из мелкого камня проложены ровные дорожки; бордюрчики побелены. Деревья все в цвету, все склоны просто усеяны различными полевыми цветами, а на приусадебных участках тюльпаны, розы, гладиолусы и еще много-много всего.
Это было такое многоцветье, такое изобилие, такая потрясающая красота, что я задохнулась от удивления и восхищения. «Папа, это рай?!» – спросила я у отца. Мне никто не ответил. Все были заняты созерцанием непривычного зрелища.
Но тут что-то насторожило всех нас. К нам приближались трое мужчин и на ломаном русском языке спросили, что нам надо. «Немцы!» – ахнул кто-то из наших. И действительно. Перед нами стояли немцы, все еще в своей, правда, довольно потрёпанной одежде. Это были пленные. Они фактически построили поселок Тамариси. Это их руками поставлены такие опрятные белые домики, посажены сотни плодовых деревьев. Это они своей аккуратностью и трудолюбием так красочно и разнообразно разбросали по всему поселку тысячи разных цветов. И теперь здесь настоящая выставка. Это их руками проложены дорожки, и это они сумели придать обыкновенной траве такую плотность и удивительно сочный зеленый цвет. Ни одного камня, ни одной бумажки на дорогах. Чистота необыкновенная. «Вот это да-а-а! Красота какая!» – завздыхали наши женщины.
Пока шла загрузка машин, я с упоением каталась и кувыркалась на зеленых лужайках. Я ползала на коленках и опускала свою мордаху в зеленую травку, от которой исходил удивительно чистый «вкусный» запах. На мои кувыркания и пофыркивания сбежалась местная ребятня. Они смотрели на меня, как на обезьянку из цирка. Им-то все было привычно, а мне в диковинку.
Наши машины собрались в обратный путь. Одна жительница поселка подарила мне большой букет цветов, две другие угостили нас лавашом с сыром. Было так вкусно! Наши женщины расчувствовались до слез.
Но еще большее умиление почувствовали все присутствующие, когда наши мужчины в знак благодарности протянули руки немцам. Немцам! Это крепкое мужское рукопожатие, словно колдовская чара, вдруг примирила еще совсем недавно бывших врагов.
Конечно же, эти пленные немцы, не по своему желанию оказавшиеся так далеко от своего родного дома, были такими же простыми людьми, как и мы. Все это понимали.
Под солнцем все равны. Нельзя пренебрежительно относиться к чужим народам. А это была волна двух противоположных сил: злого и доброго, дружественного и враждебного. Только лицемерие правящих кругов в их борьбе за сытую и почетную жизнь привело к этой нечеловеческой бойне. Но разум и справедливость восторжествовали, и Победа пришла в каждый дом.
Много лет спустя, оказавшись случайно в том же поселке, я потерянно оглядывалась. Тщетно старалась найти то, что так поразило всех нас в ту послевоенную весну: аккуратность, чистоту, красоту. К сожалению, все стало, как и везде: неуютно, все общее и ничейное, все для всех и все никому не нужное. Вокруг были люди, равнодушные ко всему, кроме личного благосостояния. А может быть, просто в далёкое далеко ушло мое детство?
Таиса БАКАЕВА
