Помнить, чтобы не повторить

Вчера был День памяти жертв политических репрессий. Каждый год 30 октября у мемориала «Холодный родник» собираются люди, для которых 20-летний отрезок, когда молох карательной машины в прах перемалывал человеческие жизни и судьбы, – не только трагичная страница истории государства Российского, но и личная трагедия, семейная.

Красные гвоздики у белого креста

А таких у нас в стране миллионы. Только в нашем Ставропольском крае с 1934-го по 1953-й было репрессировано почти 60 тысяч человек, 6 тысяч были расстреляны. Их имена занесены в Книгу памяти жертв политических репрессий СК. А на Холодных родниках 20 лет назад был установлен памятник тем, кто сгинул в лагерях, и тем, кто выжил в них и не сломался... И каждый год 30 октября Ставрополь здесь чтит их память. Вот и вчерашний митинг памяти начался с молебна и завершился минутой молчания. А потом было возложение цветов. К Стене памяти и памятнику (белому кресту, на барельефе которого – исхудавшие руки, пытающиеся раздвинуть стальные прутья решетки) легли сотни красных гвоздик...

…Это было в нашей истории и этого забывать нельзя, дабы ничего подобного больше никогда не повторилось: ни черные «воронки», увозящие людей в неизвестность, ни приговоры с бесстрастным добавлением «без права переписки», ни лагеря, куда можно было попасть по банальному оговору... Вообще, историю не стоит замалчивать, даже самые страшные ее страницы. Из пережитого нужно извлекать уроки. Об этом говорили выступавшие на митинге…

А о невинных жертвах нужно помнить. Они тоже история. А на мемориале «Холодный родник» эту историю теперь можно узнать в лицах. На Стене памяти – фотографии наших земляков, которые прошли через ужасы Сиблага и Гулага. Все, что удалось собрать. Фотографии передавали родные. И на митинг многие тоже пришли с фотографиями и цветами.

История в лицах

Татьяна Викторовна Маркевич и ее мама Дина Григорьевна Тюрина в День памяти жертв политических репрессий обязательно приходят на Холодный родник. Точнее – приезжают. Дина Григорьевна в коляске передвигается после инсульта, да и возраст у нее уже солидный – 91 год... Если погода позволяет, бабушка не может в этот день дома усидеть. Ведь на Стене памяти есть фотография и ее отца Григория Иосифовича Кулюка. Его забрали в 1937-м... Дочка на всю жизнь запомнила ту ночь, хотя ей было всего 9 лет и болела она тогда. Но детская память – она же фотографическая. Вот все и отпечаталось, как на пленке: обыск, растерянное лицо мамы и взгляд отца, который словно прощался, когда его уводили...

…Они увидятся только через много лет, когда уже взрослая Дина приедет в отпуск на Брянщину в родной город Бежицу... А тогда, в 1937-м, девятилетняя девочка до конца не осознавала, что случилось и какая беда пришла в их дом. Дети искренне не понимали, за что арестовали отца, а через некоторое время – и маму. Дина с братьями всегда гордились своими родителями, считали их героями. Еще бы – в Гражданскую служили на одном бронепоезде и даже в одном пулеметном расчете. Прямо как в фильме «Чапаев» Петька с Анкой-пулеметчицей. Мама, Елена Дмитриевна, которая в мирное время классной швеей была, на бронепоезде не только пулеметные ленты подавала и стреляла – она еще оружие классно ремонтировать научилась. Столько там всего ружей, пулеметов отладила и настроила – будь здоров. Да, отец с матерью воевали за советскую власть! Какие они враги народа?!. Тем не менее отца осудили на 10 лет по пресловутой 58-й статье. Маму, по счастью, через два месяца освободили. Она вернулась домой. Дети были живы-здоровы. Во многом благодаря помощи добрых соседей. Родителей забрали, а дети-то одни оставались – пусть и не малыши, но у них ни денег, ни продуктов, ни родни поблизости. Напрямую «детям врагов народа» люди боялись помогать, но каждый день Дина с братьями находили у своей калитки узелки с картошкой или лепешкой или какой другой нехитрой снедью. Так и выжили до возвращения мамы.

Кстати, в период репрессий, когда карательная машина могла раскатать любого и каждого, страх за собственную жизнь и собственную семью вполне мог уничтожить нормальные человеческие отношения между людьми: сердоболие, взаимопомощь, добрососедство. Ан нет, не уничтожил. Наоборот, именно эти сохраненные вопреки всему свойства нашего народа, наших людей, многим помогли выжить и выстоять в то страшное время.

Помощь пришла откуда не ждали

Григорий Иосифович выжил в Воркутлаге тоже только благодаря помощи, которая пришла, в буквальном смысле, откуда не ждали. Тяжелая работа, суровый климат (вечная мерзлота) подкосили здоровье. Умирали многие. Вот и политзаключенный Кулюк в свои пятьдесят с небольшим лет привык, что все к нему обращались не иначе, как «дед». Наверное, он и был похож на глубокого старика – сгорбился, надрывно кашлял, быстро терял силы. Явно сдавали легкие. Однажды после небольшого перерыва, когда заключенным разрешалось посидеть и погреться у костра, он не смог подняться, чтобы идти работать дальше. Спокойно и почти отрешенно он наблюдал, как к нему приближается крепкий детина, бывший у них в лагере кем-то вроде смотрящего. Надзиратели там часто привлекали для надсмотра за «политическими» зэков, осужденных по уголовным статьям. И те особо не церемонились с «врагами народа». Смотрящий приближался, а Григорию было уже все равно – прибьет
так прибьет. В тот момент он, может быть, и готов был принять смерть как избавление.

Но парень обратился к нему неожиданно спокойно:

– Чего ты, дед, работать не идешь?

– Подняться не могу. Задыхаюсь. Легкие, – прохрипел Григорий.

Смотрящий о чем-то задумался, задымил цыгаркой.

– Сам-то из каких краев будешь? – вдруг спросил он.

– Из Брянских. Из Бежицы.

Парень аж поперхнулся:

– Да ты чо?! Из Бежицы?! Земляк что ли?!

Он встал, походил. Потом распорядился:

– Сиди здесь до конца смены. Завтра что-нибудь для тебя придумаем.

Назавтра политзаключенного Кулюка перевели на «легкий труд» – истопником в лагерную больничку. Кроме заготовки дров и топки печи в обязанности истопника входил и уход за лошадью, и помощь персоналу. Но в сравнении с адовой работой на холоде это был действительно легкий труд. К тому же за время работы в больничке Григорий и сам подлечился. Так и дожил до окончания своего десятилетнего срока.

А смотрящий тот ему, кстати, так до самого освобождения помогал, поддерживал. Вот тебе и уголовник! А с сердцем оказался человек и с чувством малой родины...

 …Возвращение в родные края для Григория не стало радостным. Оказалось, что нет у него уже ни семьи, ни дома. Все 10 лет родные ничего не знали о его судьбе. Жена Елена сильно болела, что там между ними произошло, Дина никогда не спрашивала родителей, но вместе они уже не жили. Сама Дина к тому времени уже работали на Дальнем Востоке в Совгавани. А сыновья... Оба в войну воевали в партизанском отряде. Один не вернулся с боевого задания. Второй был ранен, попал в плен, прошел концлагерь... Да и на работу Григория Иосифовича никуда не брали с таким-то клеймом «враг народа». В 1948-м ни о какой реабилитации речь не шла. Маховик репрессий по-прежнему перемалывал людей. И многие руководители предприятий побаивались брать к себе отсидевших по 58-й.

Григорий Иосифович решил отправиться к дочери на Дальний Восток. Может, хоть там дело для него найдется. Но порыв его остудили в первой же инстанции, куда он направился за разрешением на выезд. Совгавань, станция Акур – там велось строительство новой железнодорожной ветки. Тогда даже в документах в штампе о прописке значилось: з/п (запретная зона).

– Никто тебя туда не пустит, – объяснили ответственные лица, – с твоей-то справкой об освобождении...

Уже потом, через несколько лет, встретившись с дочерью, отец рассказывал Дине, как на ватных ногах вышел на крыльцо конторы, сел и заплакал...

– Ты чего плачешь, дед?

Григорий поднял глаза. Перед ним стоял совсем незнакомый человек... И он ему, по сути, первому встречному, почему-то рассказал все. Незнакомец выслушал, потом поинтересовался:

– А что делать умеешь...

Григорий умел многое – каких только специальностей не освоил начиная с Гражданской. И руки у него были золотые.

И вновь прозвучало как дежа вю:

– Сиди, жди здесь, только никуда не уходи...

Григорий ждал долго, но оно того стоило. Незнакомец вышел наконец и сунул ему в руку записку для директора завода, которому, как выяснилось, очень нужны были хорошие специалисты. Он получил работу, жилье, стал постепенно возвращаться к жизни и налаживать ее.

А дочь через несколько лет сама приедет навестить родных и показать внуков. Тогда и расскажет ей отец о том, что довелось пережить и как удалось выжить.

А хороших людей все-таки больше

Надо сказать, что Дина на Дальний Восток завербовалась тоже благодаря клейму «дочь врага народа». Оно впечаталось в нее так неожиданно – в тот самый момент, когда она ждала только хорошего и верила в счастье. Дине было 19. Это была первая любовь – непознанное светлое чувство и взаимное. И вот ее любимый, ее жених повел Дину знакомиться с мамой. А та, партийный работник, лишь только услышав про то, что отец невесты сына осужден, выпалила категорично и гневно:

– Никогда! Слышишь, никогда наша семья не будет иметь ничего общего с врагами народа!

И Дина уехала тут же, в тот же день, завербовавшись на строительство новых линий Дальневосточных железнодорожных магистралей. Ей было все равно, куда ехать и кем работать – лишь бы подальше от дома, от незаслуженных обвинений и от любви, которая может (теперь она так думала сама) сломать жизнь дорогого ей человека. В дороге три дня плакала, потом потихоньку стала свыкаться с тем, что теперь у нее будет совсем другая, новая жизнь.

И, в общем-то, достойную жизнь прожила Дина Григорьевна на маленькой станции Акур далекого Хабаровского края. Встретила хорошего человека, вырастила четверых замечательных детей, при этом наработав 43 года дальневосточного стажа. А еще у нее десять внуков и семеро правнуков. Ставропольчанкой она стала всего три года назад. Ее младшенькая дочка Танечка забрала мать к себе в Ставрополь после пережитого инсульта.

Кстати, именно Татьяна, работая в свое время в прокуратуре, получила возможность посмотреть дело своего деда, осужденного в 1937 году по 58-й статье. Прочла те самые доносы и показания свидетелей, оговоривших ее отца, который вовсе не был польским шпионом и врагом, а был лишь любящим братом, который при случае отравлял своей родной сестре весточки в Польшу. Григорий Иосифович ведь поляк был по происхождению. Вот за эти братские чувства и благодаря людской подлости он провел в лагерях 10 лет.

Но не озлобился.

– Я, думая о том времени, о судьбе моего деда, не перестаю удивляться, какие люди были стойкие, – говорит внучка Григория Иосифовича Татьяна Викторовна Маркевич. – Тут на работе кто-то на тебя накляузничает – и то как обидно! А во времена репрессий любая такая кляуза могла стоить жизни. И жизни действительно шли под откос. Тут можно обидеться на всех и вся. А ведь нет – мой дед, по воспоминаниям мамы, до конца жизни оставался оптимистом и всегда был очень терпимым к людям и добрым.

Может быть, это свойство Григория Иосифовича и спасло. Просто в самые тяжкие моменты жизни добро к нему возвращалось – через протянутую руку помощи, через хороших людей, которых в любые, даже самые смутные времена, в России всегда больше, чем доносчиков и подлецов.

Фото Александра Плотникова.