Послания деду морозу

Они куда безобиднее, чем письма в некоторые иные инстанции

Какую газету, интернет-портал сейчас ни открой, главным ньюсмейкером в них персонаж родом, как утверждают, из Великого Устюга - добрый, бородатый, в красном колпаке и с бездонным мешком за спиной. В нем, по идее, таится исполнение всех наших желаний. Символ наступающего Нового года со страшной силой используют маркетологи и пиарщики, навязывая некий товар и стараясь выжать перед праздниками нашу последнюю платежеспособность. А еще - ему пишут письма. Социологи отмечают: некоторые дети сейчас просят у волшебника не чуда, не велосипед или давно присмотренную игрушку, выводят понятное и прагматичное: «Дедушка Мороз, сделай так, чтобы моего папу не уволили с работы, он сильно переживает и ругается с мамой...»
Нечто подобное в разных вариациях можно обнаружить и в посланиях во власть - в адрес всевозможного начальства с самых первых лет советской власти до сегодняшнего дня.

«Дайте место...»
Вот, например, год 1920-й, март, Гражданская война на излете. «Товарищ председатель, - обращается к руководителю Ставропольского революционного комитета Анна Сусникова. - Семья наша состоит из пяти душ, и трое из нас служило в Совете, старшая дочь жила отдельно, самостоятельно служащая канцелярии коменданта Быкова, я в отделе просвещения, а муж казначеем в больничной кассе. С водворением кадетов и возвращением старого режима во все учреждения были взяты старые служащие, и мы, как Советские, были выброшены за борт. Все это так нас измучило, что мы решили переехать в другой город и вот переехали сюда (из Георгиевска в Ставрополь. - Авт.), надеясь еще, что нас здесь никто не знает и легче найти место, но, оказалось, мы жестоко ошиблись в своих расчетах, здесь во всех учреждениях сидели важные буржуи генералы, полковники и проводили на службу своих родственников и знакомых, не давая пробраться трудящемуся бедняку. Если я подавала прошение, то мне отказывали, а на другой день в этом же учреждении брали жену полковника Золотухина, и таким образом мы никак не могли найти себе должности, и с самого приезда сюда я билась как рыба об лед, сначала кое-что попродавала, когда стало нечего продавать, вязала теплые вещи на базар, пробовала учиться шить обувь, но, умея владеть пером, я не сумела владеть шилом, и это дело у меня не пошло... И вот вся моя надежда на Советскую власть, в 1918 году она стояла на страже трудящихся бедняков, организовала «биржу труда», «охрану труда», где можно было найти и труд, и защиту, так и теперь, я надеюсь, что революционный комитет не оставит моей просьбы и поможет мне найти место. Отец мой был мещанин, за 25 рублей в месяц работал по 16 часов в сутки в сыром подвале и прежде времени сошел в могилу. Муж мой тянул лямку 25 лет народным учителем, и теперь он без места. Простите, товарищ, что я утруждаю вас, но это вопль наболевшей души за много лет».
Да, тяжкая была пора: разруха, безработица - не чета нынешней, да плюс классовое размежевание и острая борьба с бывшими, как их называли. И нарастание новых проблем. Место для приложения сил заявительнице, хочется верить, отыскали. Как помогли Анне Слюниной, угодившей в тюрьму по убийственному, иных слов нет, поводу.

Месть председателя
От ее имени, потому что была неграмотной, жалобу в революционный комитет написал гражданин Воробцов: «Я местной милицией арестована по подозрению в совершении 30 лет тому назад у своего односельца Дмитрия Григорьева ничем не доказанной кражи гуся. Теперь указанный Григорьев состоит в должности председателя Старомарьевского волостного исполкома и как власть имущий сводит со мной старые счеты за этого гуся. Обращая Ваше внимание на такую несправедливость и пристрастность действий власти, я прошу Вас сделать зависящее распоряжение о скорейшем рассмотрении моего дела и предании суду виновных в неправильном задержании и аресте меня».
Жалоба Анны Слюниной помечена 30 августа, а 3 сентября 1920 года после проведения скоротечного расследования ее освободили. Был ли наказан председатель - неизвестно. Но каков гусь, а? И как видно время в этой коллизии: исторической волной тогда, да и позже выносило к власти людей, исповедующих принцип: сел в кресло - значит, имею право...
Изъять личное имущество, которое пришлось по нраву, как военкому округа, например. Достаточно было направить письмо Деду Морозу, то есть в Центральную Комиссию по реквизиции при Губревкоме: «Прошу выдать мандат на право реквизиции одной пианино, ковер, четыре стула, одно кресло, умывальник один, столов больших один, часы будильник один, тарелок глубоких ½ дюжины, ½ дюжины столовых ножей, ½ тарелок мелких. По ул. Батальонной, № 25, в квартире Лосевых, как не у трудовых элементов нигде не служащих, укрывающихся от трудовой повинности».
Однако уже в 1925-м в Госархиве Ставропольского края встречаются иные письма, родной советский бюрократический госаппарат все больше вызывает раздражение у подведомственных граждан.

«Обещают каждый день - завтра, завтра...»
Вот, к примеру, жалоба члена Ставропольской артели инвалидов - плотников и столяров Никанора Князева: «Прошу Рабоче-Крестьянскую Инспекцию обратить самое серьезное внимание на то, что я, тов. Князев, и вся артель работали в Окрвоенкомате по ремонту здания плотнической и столярной работы и кончили 30 ноября 1924 г. Работа была сделана добросовестно и сдана под наблюдение инженера, но деньги за работу до сего времени т. е. 1925 год 20 января, не получали, и все время нам обещают каждый день - завтра, завтра, а семьи у нас голодают. Потому и просим Крестьянскую Инспекцию разобрать, в чем у них дело, не отказать нашей просьбе, за работу должны сто рублей 22 к.».
А на имя секретаря Терского окружного комитета партии из станицы Горячеводской пришло такое письмо: «Тов. Котляр, надоели нам склоки комсомольцев, надоели деревенские партийные чиновники, командиры. Разве можно завлечь массу, когда наши крестьяне отворачиваются, видя этих командиров. Они или командуют, или так замкнуты, что ни с какого боку к ним не подъедешь. Вот два афериста развратника М., и К., Они взяли верх, и что хотят, то и делают, или С., ну какой с него деревенский работник, когда он даже никак не желает говорить, да еще лучше всех Г., тот прямо казенный чиновник, не хочет слушать. Увольте нас от таких умниц, дайте нам тех, кто умеет нас спокойно выслушать и нами не брезгует, не морщится, видя наши сапоги в дегте. Наконец, и мы хотим понять, что делается на свете, мы их не понимаем, что они за люди, какие-то господа, франты нежные. Дайте крестьянина или рабочего, а господ берите в город».

В поисках врага
Самых разных господ в русле классовой борьбы тоже с удовольствием письменно разоблачали. «Довожу вас до сведения, - выводил, например, некий А. М., - что в вашем учреждении служит Мария Колесникова, дочь бывшего жандарма Корпенко. Также у нее брат был ярый белогвардеец и был расстрелян красными». Примите, мол, меры!
А селькор под псевдонимом Ящер сообщал: «В Межсоюзном клубе ст-цы Пролетарской, когда появляются дочка бывшего богача татарского князя Фатима Давлет-Гильдеева и дочка местного попа, комсомольцы наперебой стараются за ними ухаживать. Давлет-Гильдеева и поповская дочь готовятся в вуз и попадут, пожалуй, так как пользуются избирательным правом, как состоящие на иждивении родных служащих. Комсомольцы, зная об этом, молчат, наверно, не хотят ссориться с классовым врагом». Это сообщение было передано редакцией СМИ в местное отделение ОГПУ, как следует из наложенной визы.
Заметим, это не знаменитый 37-й, а всего лишь 1929-й. Еще не ссылают и не расстреливают, но нэпу уже подзакрутили гайки, разворачивается борьба с кулаками, и жизнь становилась все тяжелее и тяжелее, а впереди - голод 30-х. Кто виноват? Враги! Те же письма в газету, как и в выше приведенном случае, отправляли пока больше в Рабоче-Крестьянскую Инспекцию (РКИ), которая занималась «чисткой госаппарата», чем в соответствующие органы. Добавим: пока.
«В селе имеется лавка потребительского общества, в лавке приказчик, сын торговца старого времени Коровин Николай Михайлович торгует вовсю, как раньше торговал отец его, - сообщал заявитель. - На некоторые товары делает хорошие накидки, чтобы покрыть все домашние расходы, часто устраивая на дому веселые компании, с кулаками связь имеет хорошую, которые его уважают. Да как, дескать, не уважать - сын торговца, спец, часто выпивает в лавке с некоторыми лицами во время ревизии, обязательно выпивает на веселье, но, конечно, не за свои деньги. Часто жена его ругает: «Вражина, вольно тебе гулять», а он ей отвечает: «Дура, знаешь, за что я гуляю». Я со своей стороны просил бы кого следует убрать из лавки сыночка торговца Коровина, нет ему места в государственном учреждении. Найдется человек из пролетарского класса, который прилично будет вести это дело. Прошу мою фамилию в газету не помещать. Член лавкома потребительского общества М.».
Донос свою роль сыграл - брат торговца, до него пока еще возможности не было добраться, сотрудник Сухобуйволинского продовольственного отдела «в порядке индивидуальной чистки советского аппарата снят с работы с запрещением работы во всех учреждениях и предприятиях». Это было только начало - недаром 1929-й называют годом великого перелома. Дорога к масштабным репрессиям в миллионы пострадавших была открыта, а позже и распахнута. И в большинстве случаев самими же будущими жертвами.
Было это более 80 лет назад. По историческим меркам - вчера. Невольно приходит мысль: уж лучше Деду Морозу письма писать...

Автор благодарит
за содействие
в подготовке материала профессора СГУ, доктора исторических наук
Т. Булыгину.