Последний из могикан

2 октября 2011 года старейшему ставропольскому журналисту, поэту, писателю, драматургу Владимиру Григорьевичу Гнеушеву, который последние годы жил в Москве, исполнилось бы 84 года. В публикуемых сегодня автобиографических заметках он сам рассказывает о своей непростой судьбе и творчестве.

***

Малая моя родина - Ставрополье, Ипатовский район, село Кевсала, где я появился на свет 2 октября 1927 года.

С шести лет - беспризорник. Сначала в родном селе, дальше - по региону южной России, от Баку до Харькова и от Таганрога с Ростовом до Сальска и Сталинграда. Однажды, лет восьми от роду, из любопытства добрался до Архангельска, но там мне не понравились ночные холода и комарье. Спустя немало лет все-таки довелось мне и послужить на северах, и поковыряться в шахте в трехстах километрах от Певека, на оловянном прииске «Красноармейский».

Но это спустя немало лет, а тогда, в детстве, бродяжил в основном в одиночестве. Компаний избегал, хотя с одной довелось все-таки контактировать. Она-то и приучала меня к образу жизни криминальному, но, как показало будущее, усилия ее оказались напрасными. Перетаскивал с места на место пустые и полные ящики, собирал помидоры на заводских плантациях под городишком Темир-хан-Шурой и многое другое. На зиму возвращался в родное село, где меня сочувственно встречали и не препятствовали, чтобы я жил на конюшне колхоза «Путь Ленина». За скудный паек я чистил стойла, водил коней на водопой, но больше всего любил засыпать им ячмень, часть которого поедал сам, поджаривая на сковородке.

В тридцать третьем году помню себя пухлым от голода, но тогда я еще жил с мамой, она и спасла меня от смерти, подворовывая ночью в степи кукурузу, которая уже достигала восковой спелости. У меня шатались зубы, поэтому она жевала кукурузу сама, заматывала в тряпочку и давала мне высасывать то, что там находилось.

Так прошло еще года два, я уже ходил в школу. Учился неровно, но, едва научившись читать, стал активным посетителем хилой по тем временам школьной библиотеки. Детство заканчивалось. И, минуя юность, начиналась вполне взрослая жизнь, едва помещаясь между школой и работой в колхозе. Однажды в начале осени мама сказала:

- Сынок, вот получила я письмо от твоего отца. Он хочет, чтобы ты приехал жить у него. Ты видишь, как нам сейчас трудно. Может, и правда лучше будет, если я тебя на время к нему отвезу? Поживешь в городе, осмотришься, специальность какую заработаешь. А тогда и домой вернешься... Грамотному жить легче...

Отец мой, красный комиссар в Гражданскую войну, а до этого - учащийся семинарии, к описываемому времени окончил Ставропольскую совпартшколу и Институт красной профессуры в Москве, работал в городе Зернограде Ростовской области, возглавляя там районную газету. У него была другая семья. И ждала меня в ней другая жизнь, полная недетских обид, приведшая к пожизненному одиночеству...

У отца жил периодически, когда ловила меня милиция и привозила в Сальск, куда перевели отца - так же в районную газету. Когда надоело бродяжничество, стал по путевке НКВД учащимся Минераловодского железнодорожного училища. Проучился год. Шла война, нас распустили. Я пробрался на родину и оккупацию пережил там. Потом снова работал в колхозе, то на комбайне, то конным вестовым, а когда произошло выселение карачаевского народа, и с равнины стали посылать в аулы группы населения русского, чтобы избежать мародерства, то в одну из таких групп включили и меня в качестве единственного мужчины. Кевсалян поселили в ауле Сары-Тюз. Меня назначили дневным пастухом и ночным извозчиком. Днем я пас обобществленных коров, а по ночам на быках возил уголь со станции Джегута.

Семь лет воинской службы прокомментирую коротко. Участник Великой Отечественной войны. Участник борьбы с бандитизмом. Трехмесячная госпитальная тоска в германском городе Лигниц - ныне польский Легнице. Затем пять лет военного флота с дальними и ближними плаваниями. После демобилизация в пятьдесят первом году - Литературный институт имени Горького в Москве.

Еще служа на флоте, начал сотрудничать с флотской печатью - в газете «Страж Балтики». А после первого послевоенного отпуска в сорок седьмом году - и со ставропольской печатью - альманах «Ставрополье», газеты «Ставропольская правда», «Молодой ленинец». К этому времени я уже довольно часто публиковал свои стихи в московской и ленинградской печати. В пятьдесят третьем году в Ленинградском «Детгизе» вышла моя первая книжка «В дальних морях», повествовавшая о первом крупном послевоенном перегоне наших спецкораблей из Калининграда в порт Невельск на Сахалине. Это был действительно героический перегон через два океана.

Вскоре после этой книжки вышла вторая - «Якорей не бросать!». Это уже в Ставрополе. Тоже еще морская по тематике, но уже со ставропольскими мотивами.

В течение нескольких следующих лет в Ставрополе и Москве вышло еще несколько книг стихотворений. Работая в «Молодом ленинце», я не порывал связи с московскими изданиями, публиковал там очерки и статьи в газетах «Литература и жизнь», «Комсомольская правда», в журналах «Журналист», «Новый мир», «Молодая гвардия». Вскоре получил предложение работать в «Литературной газете», правда, без всякой надежды на жилье. Пришлось отказаться, и предлагаемое мне место отдали Булату Окуджаве. С этого началась его карьера в Москве. И наша с ним личная дружба.

Я же продолжал активно трудиться в ставропольских изданиях, особенно в «Молодом ленинце», где работал штатно. Я становился известным в крае молодым поэтом со слегка скандальной славой, и крайком комсомола, чтобы меня немножко остудить, взвалил на меня общественные обязанности руководства литературным кружком при газете «МЛ». За почти трехлетний срок мне удалось создать крупное краевое литературное объединение, из которого быстро росли талантливые стихотворцы, а иногда и прозаики: Вадим Чернов, Вадим Белоусов, Игорь Романов, Александр Москвитин, впоследствии руководивший отделом поэзии крупного московского издательства «Современник». Большинство «объединенцев» в разные годы успешно поступили и закончили Литературный институт.

Своеобразным памятником тому литературному братству и личным успехом считаю издание под моей редакцией сборника стихов членов объединения, который и нынче не стыдно показать любителям поэзии, как свидетельство нравственного здоровья и духовной чистоты молодежи нашего времени.

Я поехал в Москву. «Литературная газета» по-прежнему дружески относилась ко мне, но смогла предложить только зыбкую должность внештатного корреспондента по Ставропольскому краю. Это меня устраивало совсем мало, хотя и успокаивало оппонентов. Уже купив билет на Ставрополь, с грустными мыслями о неясном будущем позвонил Виктору Михайловичу Мироненко, только что ставшему из первого секретаря крайкома комсомола секретарем по сельскохозяйственным вопросам, а также ответственным лицом за работу с молодежью в Советской Армии. Управление делами ЦК комсомола тоже числилось по его ведомству.

Вот этому замечательному человеку, дружески ко мне настроенному, я и позвонил в тяжкий час невеселых раздумий. Он приказал немедленно к нему явиться. И за стаканом крепкого чая объявил, что журналу «Сельская молодежь» необходим разъездной корреспондент. И что он, Мироненко, рекомендовал меня. Не давая мне опомниться, сказал:

- Поживешь в общежитии. Впрочем, ты ведь разъездной. Ничего другого тебе и не нужно...

Так я снова очутился в Москве, где только через десять лет обрел новую семью, все это время обретаясь в коммуналке. Но, как провидчески сказал Виктор Михайлович, ничего другого тогда мне и не нужно было. Я много работал. Из журнала ушел, не поладив с редактором.

Я стал свободным художником. Это часто означало: черствый хлеб, размоченный в кружке со сладким чаем без заварки, пир горой с друзьями после росписи в гонорарной ведомости.

Я ездил, компенсируя отсутствие зарплаты командировочными расходами, жадно вглядываясь в поистине странную русскую жизнь, полную добра и неизвестности. Но душа моя была там, на родном Ставрополье, среди шепотливых речек, пахнущих сырой прелью глубоких степных балок, поросших диким терновником, в сизом мареве прикаспийской жары.

Я уже задумал серию книг, в которых подробно, но не скучно хотел написать о людях моей земли, роднее которых у меня не было. Хватит болтаться, как цветок в проруби, подумал я, подбивая подушку под проснувшуюся голову. Довольно тратить бесценное время, перебиваясь с воды на квас. Забыть грезы о романах.

Короче говоря, я пришел к мысли о повествовании в реальном времени, с живыми людьми и в убедительных деталях. Для этого в большой степени надо было самому пребывать в описываемых условиях. Желательно - активно... Документально-художественная проза...

Я написал пять такого рода повестей. Все о Ставрополье. «Мой Домбай» - о жизни гор и альпинистов. При этом сам заработал значок альпиниста, и друзья пророчили мне в этом смысле неплохое будущее. Для того чтобы написать повесть «Звезда Аксаута» - о жизни ставропольских геологов, я поступил к ним на работу в подразделение по борьбе с лавинами и камнепадами и почти три года действительно с ними боролся под жестким руководством Славы Дзераева, прекрасного товарища и высокой степени горца. На очереди вставала колхозная тема. Я дружил с табунщиками на Бермамыте, с полеводами в ауле Кош-Хабль, с пастухами на высокогорных пастбищах. Так родилась повесть «Кизиловая балка», которую опубликовал Черкесск. Затем - цикл очерков под общим заголовком «Вечером, во время дождя» - о «живописных» жителях Лабинского ущелья, лесниках и охотниках, талантливых выдумщиках и самоотверженной дружбе.

Однажды в августе сидел я в домике геологов в Аксаутской геологической партии, забавлялся с двумя медвежатами, которых геологи пригрели после гибели их матери, и размышлял о маршруте, которым собирался пройти на Домбайскую поляну. Дверь вдруг распахнулась, медвежата кубарем покатились к ней, надеясь выбраться на волю, чтобы там пошкодить с местными собаками, но вошедший геолог быстро прикрыл дверь и необычно взволнованно обратился ко мне: «На Марухском леднике вытаяли трупы наших и немецких солдат. С войны там лежат. Знакомый пастух сообщил».

Так началась многолетняя работа над трагической темой Марухского и многих других ледников и ущелий Западного Кавказа. В качестве специального корреспондента «Комсомольской правды» я был включен в состав Государственной комиссии. Сразу же написал несколько репортажей с оттаявших ледников, потоками пошли письма со всей страны. За первые два года их пришло около десяти тысяч! На чистом комсомольском энтузиазме рождались молодежные движения - от Одессы до Владивостока, вершины гор и перевалы были украшены официальными и самодельными знаками памяти погибших воинов и во славу оставшихся в живых. Наконец был воздвигнут памятный комплекс в Кубанском ущелье, еще активнее привлекавший пристальное внимание многочисленных туристических групп. И, что важнее всего, по всей стране повысилось внимание к судьбе наших доблестных воинов, они начали получать достойные пенсии, льготы и квартиры. Не говоря уж о наградах, которые заслужены были тогда, в битвах, но по разным причинам не были тогда же и получены...

С огромным уважением и непреходящей благодарностью всегда думал и ныне вспоминаю уже ушедшего из жизни моего друга и соавтора Андрея Лаврентьевича Попутько. Без преувеличения можно сказать, что трех томов подробностей героической высокогорной битвы за Кавказ читатель никогда не увидел бы, не будь в нашей общей работе его опыта организационного порядка, близости к властным структурам нашего общества, братской любви к фронтовикам - мертвым и живым. Как бы третьим соавтором этих книг я хотел бы назвать и еще одного человека - Николая Михайловича Лыжина, бывшего первого секретаря Карачаево-Черкесского обкома КПСС. Его воля и энергия, возмужавшие в бытность подпольного руководства Брестским обкомом комсомола, пригодились как нельзя лучше и в легальном общении с тысячными отрядами молодежи мирного времени.

В Москву я вернулся по решению ЦК комсомола. Работал разъездным корреспондентом в журнале «Сельская молодежь». Сотрудничал больше всего в «Правде», «Комсомольской правде», «Литературной газете». Выполнял крупные общественные поручения ставропольского руководства: долгое время вел подготовку литературной части праздника добровольного присоединения Калмыкии к России, много занимался переводами с калмыцкого.

Особым временем и значимостью работы явились для меня пять лет труда в международной газете «Голос Родины», куда я был приглашен по решению соответствующего отдела МИД России. После книг, которые я писал на разных этапах жизни, это была самая удивительная, глубоко удовлетворяющая патриотическое сознание работа. Ответственность и многообразие информации, соответствующие должности заместителя главного редактора печатного органа, распространявшегося в пятидесяти странах мира, вполне отвечали моему представлению о том, чего может достигнуть человек с моей судьбой и неутешительным образованием. Мне, наверное, удалось бы сделать больше для родного края и страны, будь это образование более совершенным, но, когда я вспоминаю многочисленные обелиски на перевалах и вершинах Кавказа, и в особенности памятник под городом Карачаевском, в который нашим народом вложено столько сил и трудовых накоплений, не скрою: душа моя становится спокойнее. Что-то все же удалось...

Материал из личного архива журналиста Виталия Задорожного. Публикуется в сокращении.