Последний шестидесятник

Последний шестидесятник
На похоронах Георгия Шумарова его сын Владимир сказал: «Ушёл последний человек, на которого можно было равняться. Теперь – только мы…». Когда через сорок дней в городском Литературном центре состоялся вечер памяти писателя, эта мысль вполне могла стать для всех девизом. Собравшиеся вспоминали о разном: кто-то видел Георгия Михайловича за операционным столом, кто-то помнит его как писателя, кто-то просто дружил с ним. Но объединяла их рассказы тоска и растерянность людей, потерявших не просто дорогого человека, а точку опоры. Избитая фраза о том, что «вместе с ним ушла целая эпоха», перестала быть штампом, вернула свою страшную силу.

Он всё в своей жизни делал основательно. Трудно сказать, почему так сложилось. Может, дало себя знать воспитание – отец всё-таки военный. Да и время – тридцатые-сороковые, – в которое проходило детство Георгия Шумарова, не способствовало легковесности. Слишком трудные решения приходилось принимать, слишком рано взрослеть. Вот и вырос он «тяжёлым человеком». Не в смысле «тот, с которым трудно», но обладающим огромной гравитацией. Той силой, благодаря которой он стал центром мироздания для многих.

Впрочем, у самого Георгия Михайловича такое отношение вызвало бы иронию, а то и раздражение. Он не зацикливался на своей личности и статусе. Шестидесятникам было море по колено, они жили в просторной стране, где переезд из столицы в провинцию не становился трагедией и где молодой специалист искал место не потеплее и денежнее, а то, где он сам нужнее. Тогда всё решала «логика характера», а не естественный отбор. Два друга вместе учились в 1-м Ленинградском медицинском институте, вместе снимали комнату, а потом судьба сложилась у них по-разному. Василий Аксёнов устроился в Москве, стал знаменитым писателем, потом эмигрировал в Штаты. А Георгий Шумаров вместе с женой перебрался в Орёл (они долго вычисляли, в каком провинциальном городе окажутся наиболее полезны, а потому – счастливы), а потом в Ставрополь.

Здесь он и пустил корни. Человек совершенно не провинциального масштаба, который сделал для этой провинции куда больше, чем она для него. Шумарову повезло быть человеком неоднозадачным. Этим тоже отличаются шестидесятники, чем-то напоминающие универсальных творцов эпохи Возрождения. Он занимался двумя делами одновременно и достиг равного успеха.

Как детский хирург он стал не просто образцом для подражания у коллег и учеников. Для многих пациентов он оставался единственным шансом на спасение. Часто это были совсем маленькие дети, младенцы. Они и не помнят, кому обязаны своей жизнью. Только родители часто останавливали Георгия Михайловича на улице и начинали слёзно благодарить. А он щурил уже плохо видящие глаза и разводил руками: «Вот если бы шрамик посмотреть, тогда бы я вспомнил». Тех же, кто пытался отблагодарить чем-то материальным, он и вовсе спускал с лестницы. Обычно невозмутимый, тут он буквально свирепел. Чего уж говорить об отношении к тем врачам, которые вымогали взятки за хорошо сделанную работу.

Из медицины он ушёл, лишь когда стало сдавать зрение. Это был очень тяжёлый момент. Сам он говорил, что ещё некоторое время мог бы оперировать. Но шансы на ошибку росли, а рисковать детскими жизнями он не мог. Всё, что в этой ситуации оставалось Георгию Шумарову – это воспитать достойного наследника в профессии. Его сын Владимир сейчас считается одним из лучших детских хирургов края.

Другой страстью Георгия Михайловича была литература. Вернее сказать, она была первой любовью – ибо писал он с детства. По юности предпочитал поэзию, в зрелые годы обратился к прозе. Ни напряжённая учёба, ни многосуточные вахты в санавиации не мешали ему писать – урывками, понемногу, но с той же самоотдачей. Вставая в 4 утра, засиживаясь после работы и уж точно по выходным, – он кропотливо работал над каждым текстом, до буквы выверяя свои произведения.

Писал он о том, чем жил сам, – о медицине и литературе. И сколько бы тесно ни было ему в рамках соцреализма, шумаровская проза обладает многими чертами этого направления. Например, его «врачебная трилогия», в том числе самый известный роман писателя «Ни эллину, ни варвару». Безусловно положительный герой, с честью выдерживающий все трудности, сложные мысли и чувства на фоне скудного быта, простая романтика людей, ещё не разучившихся мечтать. Впрочем, на этом сходство с соцреализмом и заканчивается. Не собирался писатель отвешивать поклоны авторитетам и исполнять решения съездов. Ни официальная пропаганда, ни набиравшее волну диссидентское движение не захватили его. Как истинное дитя ХХ съезда, он остался свободным человеком. Это проявлялось не только в творчестве. В своё время у Шумаровых появился один из первых в Ставрополе магнитофон. Слушали они и «разрешённых» советских исполнителей, и запрещённых бардов первой волны. А вот битломаном он не стал. Моду на всё западное не понимал и не принимал. Впрочем, свои вкусы он никому не навязывал и собственным детям позволял слушать то, что им нравится. Грань воспитания проходила по вопросам чести, моральных принципов, но никак не вкусов, выбора профессии или ещё чего-то такого, что решать молодой человек должен сам.

Собственно, вся жизнь Георгия Шумарова – это цепь трудных, но всегда самостоятельных решений. И выбор профессии, и смена места жительства, и отказ от любимой работы. После ухода из медицины Георгий Михайлович возглавил Ставропольское отделение Союза писателей. Отношение к нему было сложное. Одни боготворили его и считали, что именно он дал им дорогу в литературу. Другие считали чересчур гордым и неуправляемым. Но тяжелее всего было ему самому. В своей последней и, по словам самого Шумарова, главной повести «Гвозди в скрипичном футляре» он жалеет об этом решении. Потому что эта должность была куда ближе к политике, чем к литературе. Здесь требовалась гибкость, дипломатичность, зачастую граничащая с предательством собственных принципов. А на это он никогда не шёл.

Не принял Георгий Михайлович и новые порядки в стране. Перестроечный романтизм быстро сменился ужасом от всего происходящего. Дикий капитализм, свинское отношение государства к собственному народу возмущали писателя. Впрочем, подавал он это возмущение весьма иронично – писал короткие стишки на злобу дня. Например:

 

Из-за отсутствия наличности 

Я скоро перейду на личности.

 

Впрочем, не перешёл. Будучи заслуженным человеком, которому полагались многие привилегии, он никогда не унижался, чтобы клянчить милости у властей. Последние годы своей активной жизни Шумаров писал по большей части в стол. Ещё воспитывал внуков, много общался со студентами, помогал молодым талантливым литераторам. Он был доволен своей судьбой. И хоть в Бога не верил, но познал счастье материалиста-шестидесятника. Увидел своё продолжение в детях. Как уже говорилось, сын стал врачом, дочь Галина – известным публицистом.

А потом его постигла «писательская болезнь» - инсульт. Видимо, сказалась «неспособность приспособиться» к новым условиям жизни, отказаться от всего, во что он верил и о чём мечтал. Семь лет он боролся с болезнью, но результат был предрешён. В феврале этого года Георгия Шумарова не стало. Умирал он тяжело и долго. Многие говорили, что это несправедливо – такие замечательные люди должны уходить легко. Но лёгкость ему как раз и не была свойственна. 

После его смерти прошло больше сорока дней. По поверьям, душа его окончательно покинула Землю. С нами осталась лишь память о нём и никуда не уходящее чувство растерянности. В этом городе ещё много хороших, порядочных людей. Великих больше не осталось.

Станислав МАСЛАКОВ.



Последние новости

Все новости

Объявление