Прости, отец!

Последний раз мы с ним виделись в районной больнице, где он лежал, надеясь на исцеление. И я тоже поверил в силу медицины, но все же с тревогой на сердце уехал служить в армию, на Дальний Восток.

- Ну, давай простимся, - протянул руку отец, - целоваться не будем. Мы еще встретимся, потом поговорим обо всем.

Но встреча не состоялась. Вскоре пришло письмо от старшей сестры. Отец умер. Я долго стоял у стены казармы, пряча слезы. Долго сокрушался, что отца без меня похоронили. И только через много лет я смог побывать на родине.

Село трудно было узнать. Постепенно в нем затухала жизнь. Пожилые пили самогон и умирали. Молодые уезжали в город. Церквушку бульдозером снесли. В колхозе дела шли ни шатко ни валко. Кому хотелось работать за символический трудодень?!

Кто знает, осталось бы село на карте, если бы не наступило время реформ и директором кооператива не стал местный толковый парень, агроном по профессии, Николай Салтан. Начал он с того, что построил церковь. Землю поделил. После частых недородов вырастил хороший урожай. Каждому колхознику выдал по одной тонне зерна. Газифицировал село, проложил асфальтовые дороги. Люди поверили новому руководителю, потянулись в село из других деревень. Стали строиться. И лица стали светлее...

Расположено мое село на двух холмах, у самого тракта, связывающего Киев с Одессой. Вдоль дороги растут деревья: дряхлые, отживающие свой век липы, посаженные, говорят, еще при Екатерине Второй, да молодые клены, ясени, вишни.

Путь на родину пролегал через Винницу, которая приобрела известность благодаря Гитлеру, выстроившему близ города бункер для себя. Мы пытались осмотреть те места, но там в это время работали саперы, и нас не пустили. Но даже издали можно было видеть огромных размеров бетонные блоки, из которых торчали длинные металлические стержни арматуры. Времени прошло уже много, тем не менее история строительства бункера, его внутреннее устройство до сих пор остаются загадкой. Известно лишь, что строили его военнопленные. Чтобы сохранить секретный объект в тайне, фашисты всех расстреляли.

В селе, где родился мой отец, до сих пор сохранилась изба. Расположена она в десяти шагах от шоссе, которое тоже строили пленные солдаты. Около той хаты собирались односельчане. Они приходили сюда к концу дня, когда пленных фашисты гнали в лагерь. Как только строй измученных рабским трудом и голодом людей подходил к крайней хате, крестьяне выбрасывали на дорогу печеный картофель и хлеб. Пленные быстро хватали их, но, к сожалению, не всегда это заканчивалось благополучно. Встречающие женщины теснились у шоссе, каждой хотелось быть поближе к нестройным шеренгам военнопленных.

- Сынки... Солдатики... - раздавались разноголосые выкрики. - Моего мужа, Георгия, не встречали? А моего Василия?..

Конвоиры подбегали, грубо отталкивая плачущих женщин. Однажды, когда пленный наклонился, чтобы подобрать картофелину, прогремел выстрел. К счастью, фашистская пуля только ранила его. Мгновенно он перескочил через забор, миновал пристройки, но, когда добежал до картофельного поля, раздался второй выстрел. Человек упал. Конвоиры не стали его преследовать. А когда строй скрылся за горизонтом, ошеломленные, убитые горем сельчане разошлись. Беглеца-неудачника решилась отыскать одна из отважных женщин...

... С фотопортрета, обрамленного цветастым рушником, на меня смотрело строгое лицо уже немолодого и познавшего крестьянский труд человека. Его жесткие черты выдавали характер немногословный и решительный. Это мой отец, Алексей Герасимович. Как оказалось, его знали и помнили в родном селе. Известность и уважение ему принесла его профессия. Он был комбайнер. Мог работать и трактористом, и дизелистом. До войны таких людей особо почитали, потому что некому было осваивать технику, которая приходила в далекое малограмотное село.

Алексей Герасимович был человеком расторопным и трудолюбивым. Когда созревали хлебные нивы, он на своем комбайне собирал урожай в колхозе, а потом помогал соседям. Рассказывая об отце, сестра Роза Алексеевна вспоминает прежде всего его большие, как пудовые гири, руки. Они легко заводили мотор комбайна. Им поддавался маховик дизеля. Ведь раньше все надо было делать вручную. К примеру, дизель, приобретенный председателем колхоза для мельницы и для пилорамы, можно было запустить, обладая немалой силой и сноровкой. Вначале маховик надо было раскрутить поочередно взад-вперед, а затем, преодолев сопротивление, набрать скорость. Видимо, физическая сила и выносливость определяли обязанности моего отца и на фронте. С первого до последнего дня он таскал на себе железную катушку с телефонным кабелем - обеспечивал связь. Так и дошел до Берлина. Ему здорово повезло: даже шальная пуля не задела. Зато дизель «подстерег»: однажды маховик внезапно забуксовал и начал крутиться в другую сторону. Отец не ждал такого поворота событий. И, не успев уклониться, получил сильный удар в грудь. И после этого он стал на глазах чахнуть... Хоронило его все село...

О нем многое помнят земляки до сих пор. Еще накануне войны одному из первых на селе ему вручили медаль «За доблестный труд», а затем к ней добавились фронтовые. Но он их не носил из-за того, что нигде не бывал: с утра до поздней ночи пропадал на работе. Тем не менее труд его оплачивался очень низко, поэтому его многодетная семья жила бедно. О собственной живности только мечтали. Она появилась значительно позже, в 60-е годы. Неудивительно, что за всю свою жизнь Алексей Герасимович имел всего два костюма, правда, один из них так и не успел второй раз надеть. Когда фашисты удирали, соседская девочка предупредила Анну Афанасьевну, мою мать, о том, чтобы та все, что можно, спрятала. Вот так синий шерстяной костюм мужа она, свернув, положила в глубину печи. Действительно, когда настала ночь, в окно постучали. Это оказался советский разведчик. Мама несказанно обрадовалась, настойчиво просила войти бойца в хату. Но он, расспросив о том, когда и сколько прошло немцев и военных машин, попил воды и распрощался с хозяйкой. Вскоре во двор въехал танк, таща за собой еще одну тяжелую машину.

Утром, едва проснувшись, мы с сестрой Валей приникли к окнам. Танкисты поднимали из ямы бочки и заполняли горючим баки своей машины. Оказывается, уезжая на фронт, отец привез несколько бочек, оставшихся от уборки хлеба, и спрятал их в глубокой яме для хранения свеклы. Когда мать показала их командиру, тот несказанно обрадовался. Танкисты поспешили вдогонку своей колонне.

На следующий день в дом зашли непрошенные гости. Их было четверо. Они по-хозяйски расселись на лавке, расположенной вдоль печки.

- Где хозяин? - спросили у матери.

- На фронте.

Когда полицаи узнали, что хозяин был механизатором, они тут же поинтересовались, где спрятаны запчасти, горючее... Мать молчала. Тогда один из них, нащупав под локтем что-то твердое, спросил: а это что здесь? И сдернул одеяло, прикрывавшее магнето. Как оно выручало не только нашу семью, но и всех вокруг живущих сельчан! Достаточно было приблизить смоченную в бензине тряпочку, прикрепленную к вилке, крутнуть магнето - и квач вспыхивал. А без этого ведь приходилось бегать по соседям и просить угольков.

Гости переглянулись, и самый младший из них, круглолицый, розовощекий, в синем галифе, в кожаных сапогах, произнес:

- Такие штучки дома держать запрещено.

Второй незнакомец подошел, взял магнето.

- А теперь посмотрим, где ваш хозяин прятал горючее.

Забрался на чердак.

- А тут вроде ничего нет. Впрочем, подождите. В углу вижу бочку, - прокричал круглолицый.

И вдруг из лаза полетела тяжелая бочка. Она гулко упала у двери, где стояла бабушка Прасковья.

- Осторожно! А то ведь до беды недалеко, ребенка чуть не убили, - с упреком закричала бабушка, крепко прижав меня к себе. Она, не сдерживаясь, сердито произнесла:

- Ишь, расхозяйничались...

Полицаи прекратили обыск и, спешно подхватив магнето да чемоданчик с пластинками, покинули двор.

Когда мама вернулась на кухню, в печи вовсю полыхали дрова. От костюма остались одни лоскутки, из которых потом деревенский портной сшил старшему сыну кепку...

Из трех братьев моего отца после войны уцелел только он. Старший, Онуфрий, был подпольщиком. Односельчане предали, и фашисты его расстреляли. Самого младшего, Арсения, пьяные немцы утопили в пруду. Сестра Дуся воевала вместе с мужем в партизанах. Муж погиб, подорвавшись на фашистской мине.

Так что, возвращаясь к разговору о мотивах поступка Прасковьи Корнеевны, матери Алексея Герасимовича, отправившейся на поиск раненого военнопленного, можно сказать, что у нее к немцам были свои счеты. Она выходила раненого бойца. Перетащила его на чердак, лечила домашними средствами. Вскоре он ушел к партизанам, оставив хозяйке на память оловянную ложку со своей росписью: «Малопане, 1942г. Роками тянулись годины, столетиями проходят дни». Такими были слова, оставленные раненым военнопленным на ложке. Бабушка бережно хранила ее и подарила потом внуку, уходящему на службу в армию. То ли это город, то ли фамилия, так никто и не знает. Найти бы его...

Исчезают знаки жесточайшей войны, зарастают могилы. Такая же судьба постигла могилу моего отца, которую обозначал только поржавевший крест, наспех сваренный из труб. Ни надписи, ни номера. Если бы местные старушки не показали ее, так и не узнали бы мы, где покоится отец.

Я долго стоял у могилы. Она густо заросла барвинком, почти сравнялась с землей. Потом зашел в сельский клуб. На стене висели портреты односельчан-фронтовиков, защищавших Родину. Отца среди них не было. Взволнованный, я поинтересовался у заведующей клубом. Она ответила:

- Не нашли фотографии.

«Прости, отец», - мысленно произнес я, проглотив комок в горле, и решил: еще приеду сюда, чтобы увековечить память моего отца, не последнего человека в украинском селе Косаново, раскинувшемся у самого тракта Киев - Одесса.

Недавно я побывал там снова. Было солнечно и благостно. Мы обновили могилу отца, матери, бабули Прасковьи. Посадили две березки, которые весело затрепетали на ветру. Сходили на пруд, где живет лебединая семья. Когда лебедь-папа заметил, что я подхожу к его шестерым малышам, поднял крылья, стал беспокойно кружиться. А птенцы хватали проворно кусочки хлеба... Потом мне сообщили родственники, что малыши выросли, оперились и, когда пруд покрылся льдом, улетели. Наверное, и этой весной они прилетят сюда. Их здесь любят и ждут...

Анатолий Малый.