Сам себе ревизор

Случай играет в жизни каждого из нас не самую последнюю роль. Порой именно случайная встреча, неожиданный момент в хорошо отлаженном течении жизни приводят к важным изменениям... Именно это случилось в судьбе моего собеседника, и благодаря случаю почти четверть века назад в труппу нашего, тогда еще краевого, драмтеатра влились новые артисты, без которых сегодня невозможно представить ставропольскую сцену.

Мы встретились с заслуженным артистом России Михаилом НОВАКОВЫМ в связи с его 60-летием. И первый вопрос был именно о роли случая в его творческой судьбе.

– В 84-м году мы с супругой (для тех, кто не знает – супруга Михаила Афанасьевича Новакова – ведущая актриса Ставропольского театра драмы, народная артистка РФ Наталья Зубкова. - Авт.) отдыхали в Ялте, в санатории Всесоюзного театрального общества. Там мы познакомились с директором Ставропольского драмтеатра Михаилом Григорьевичем Новиковым. Он-то и пригласил нас к себе. А у нас в тот момент как раз было настроение перебраться из Тюменского драмтеатра. Это сейчас целая проблема для состоявшегося актера менять сцену. Главным становится «квартирный вопрос». А тогда это было нетрудно сделать. Если театр был заинтересован в актерах, он предоставлял квартиру, помогал переехать, оплачивал дорогу, давал подъемные...

– Михаил Афанасьевич, откуда начинался Ваш путь в профессию?

– После окончания Свердловского театрального училища можно было остаться в Свердловске, который сегодня называется Екатеринбургом, или работать в близлежащих уральских театрах. Было пять приглашений. Но мы с другом уехали за романтикой на Дальний Восток, в Амурский театр драмы. И уже оттуда через год меня пригласили в Тюмень. Там я работал и как актер, и как режиссер. Я учился режиссуре в Свердловской консерватории имени Мусоргского. Закончил три курса. Работая в Тюмени, я поставил на профессиональной сцене 25 спектаклей. Первый из них вышел, когда мне было 22 года. Это была музыкальная комедия «Когда цветет акация». Она шла на сцене на протяжении десяти лет. В Ставрополь меня тоже пригласили в качестве актера и режиссера. В первые годы работы здесь я поставил спектакли «Эй, ты, здравствуй!», «Печка на колесе», «Волшебная хлопушка», «Белоснежка». Всего в моей режиссерской практике «ставропольского периода» наберется спектаклей десять. Это естественное желание актера - проявить себя в режиссуре. Особенно по молодости, сказать что-то свое, самовыразиться, внести, как кажется, новое течение. Я этим тоже увлекался. А потом необходимость исчезла.

– Сегодня многие режиссеры сетуют на дефицит хорошей драматургии. Насколько, по-вашему, они правы?

– Драматургия есть. Просто надо искать, надо читать пьесы. Есть классика. Есть современные авторы, которые зарекомендовали себя. Есть советские драматурги. Пьесы тех же Арбузова, Володина.

– А будут их сегодня смотреть?

– Будут, если поставить правильно. Я много видел на своем веку Чехова, Островского, Шекспира. Всякие были постановки, но никогда форма не заменит содержания пьесы. Когда опытный режиссер соединял форму с содержанием, заложенным у автора, тогда получался какой-то синтез, и тогда спектакль трогал зрителя, находил отклик в зрительном зале. Почему «Мещане» у Товстоногова в 80-е годы прозвучали на всю страну и даже за рубежом? Он же не переделывал ничего в современную форму. Оставались традиционные костюмы и оформление, но он настолько нашел болевую точку в «Мещанах»: борьба старого с новым, старшего поколения с молодым. И эта борьба была доведена до конфликта, до истерик, чуть ли не до драк, и это находило такой отклик в зрительном зале.

– Сегодня многие режиссеры в своих постановках стремятся «осовременивать» классику. Вы принимаете это явление?

– Режиссер может переделывать драматурга. Он берёт Островского или Шекспира, и их героев играют в современных костюмах. Режиссер так задумал… Молодым режиссерам кажется, что они придумали что-то новое. А проработав много лет на сцене, изучив историю театра, нельзя не знать, что до нас было множество новаторов. Те же Мейерхольд, Таиров... Я всегда ставлю вопрос: ради чего это «новаторство». Если хорошая пьеса, хорошая интрига в пьесе, сочные образы, яркие характеры, зачем переиначивать, одевать актеров в современные костюмы, зачем убирать текст или привносить свое? Я вижу в этом только желание самовыразиться. Но всегда ли оно оправдано? Как опыт показывает, нет, не всегда…

– Михаил Афанасьевич, а что в спектакле Вас могло бы привлечь как зрителя?

– Помню, как в 70-х годах в Москву приезжал итальянский театр. Играли «Ромео и Джульетту». Мы привыкли тогда к традиционным костюмам и декорациям. А они вышли на сцену в каких-то рубашках, сапогах. Играли на итальянском языке. Мне не нужен был переводчик. Когда Ромео признавался в любви Джульетте, он взбирался по каким-то конструкциям к ней на балкон. Она ему что-то говорила, он ей что-то отвечал, а мне неважно было, о чем они говорят. Мне было важно, как они это делают. Она, пытаясь ему помочь, перелезла на край балкона, взяла его за руку, сорвалась. Они оба висели на этом балконе и целовались! Зачем мне монологи на полтора листа?! Мне интересно, как они стремились друг к другу. Вот это, я считаю, современный театр. Через психологию, за счет точно подмеченных взаимоотношений пытаться повернуть и показать человека такой стороной, которую мы не знаем. Когда это случается, на театре происходит явление. Но случается это редко.

– Актерская профессия предполагает наличие определенного образа жизни, набора привычек... С чего начинается день заслуженного артиста?

– Я - жаворонок. В шесть часов я уже на ногах. Поскольку самое продуктивное время для меня – первая половина дня. Стараюсь держаться в форме. У меня рабочий день начинается с зарядки. Два года назад в спектакле «Лев зимой» вдруг почувствовал, что не хватает воздуха. Работа в нем потребовала больших физических и психических затрат. Сделал выводы и стал регулярно бегать по утрам.

– Говорят, что имя человека в какой-то степени определяет его судьбу. Булгакова тоже звали - Михаил Афанасьевич. Есть ли у Вас с ним что-то общее?

– Говорят, что вокруг Булгакова всегда присутствует какая-то мистика. Так вот, много лет назад режиссер Пермяков должен был ставить у нас, в Ставрополе, «Мастера и Маргариту». Было распределение, распечатаны и розданы роли. Меня назначили на роль Воланда. Неожиданно режиссер ушел, спектакль не состоялся. Вот так Булгаков не случился в моём творчестве.

– Вы верите в театральные приметы?

– Я не очень суеверен. Есть примета, не знаю, откуда она взялась, но в нее все верят: если актер уронил роль (текст), надо обязательно на ней посидеть, чтобы не завалить эту роль. А другие: бриться – не бриться перед премьерой, черные кошки… Я просто не думаю об этом.

– Михаил Афанасьевич, какие из сыгранных ролей Вам особенно дороги?

– За сорок лет я сыграл где-то более ста ролей. Многие из них были «проходные», много приходилось играть в «датских» пьесах. Но я сыграл много классических ролей, которые остались в памяти. Это и Борис Годунов, и Григорий Мелехов, и Ричард III… По молодости играл Ромео. Это была одна из первых ролей. Мортимера - в «Марии Стюарт». Классические роли, они сами по себе интересны. Это хорошая школа владения стихом, голосом, пластикой. Из ближайших – роль Генриха II в спектакле «Лев зимой». Сильная драматургия, герои сродни шиллеровским и шекспировским. Такие роли нельзя играть с холодным носом. Там надо тратить нервы, эмоции. Только тогда может получиться. В моей биографии было мало комедийных ролей. Меня использовали в основном как социального героя. А тут неожиданно предложили роль Городничего в «Ревизоре». Я с интересом над ней работал.

– В феврале в театре запланирован Ваш бенефис. Вы могли бы приоткрыть завесу тайны и рассказать, чем порадуете зрителей?

– Бенефис - это всегда какие-то традиционные вещи. Отрывки из спектаклей, которые сейчас идут, и что-то новое. В форме капустника, в том числе. Не буду раскрывать секретов раньше времени. Ставим мы бенефис вместе с Натальей Павловной. Естественно, будут заняты мои ученики – студенты второго курса факультета искусств СГУ. Я преподаю у них сценическое движение и фехтование.

– И последнее. Что для Вас сегодня, как для человека и актера, главное? – Я просыпаюсь утром, и хочется идти на работу. Если мне хочется идти на работу, значит, я все буду делать для того, чтобы соответствовать этой работе: держать себя в форме, работать над ролью. Я просыпаюсь, а рядом со мной близкий человек, с которым я прожил многие годы и прожил, счастливо. Я думаю о том, чтобы она была здорова. Если она будет здорова, то и я буду жить спокойно и уверенно. Я беспокоюсь за своего сына, за его семью, за внучку. Если у них будет все в порядке, значит, и я буду полон сил, здоровья, буду действовать, буду жить.