Слава, Вячеслав Алексеевич

Он родился в голодном 47-м. Что может сказать о cтаршем брате сестра, заметно моложе его? Что он, когда только начала постигать мир, обложенная ватой и грелками, требовал у родителей выкинуть меня на помойку? Потому что постоянно орала в первое время – «сталинский недоносок» ведь, на месяц раньше срока появилась на свет. Позже в школе сильно огорчалась, что не удалось, как положено, объявиться в апреле, когда родился великий Ленин. Но тогда стоило немного набраться сил, нагулять щеки, как говорила мама, и рассказывала: однажды, таясь, она заглянула в странно притихшую комнату, а он склонился над моей колыбелью и шепотом уговаривает: «Ну что ты все время плачешь, доченька? Не надо». И я, прекратив рев, пытаюсь с ним чем-то поделиться, гулькая в ответ. Долго они с отцом смеялись потом между собой над этой метаморфозой…

Собственно, так оно и было всю жизнь: на людях он был со мной суров, безжалостен даже, наедине нежен и отзывчив. Не всегда, конечно, мы, как и все, прошли обязательные пороги взросления. Я же росла еще тем чертенком – рвала и забрызгивала чернилами его тетрадки, стремясь научиться писать, как он, а Слава был во всем аккуратист, и я, само собой, получала по ушам, как полагается, за испорченное домашнее задание. Зато, благодаря ему, научилась рано читать. А уж когда катал на велосипеде по тенистым таежным тропинкам – жили в уссурийском военном гарнизоне, он усаживал меня на переднюю раму, я глазела по сторонам, и это было блаженство.

Но тут же его обрушивал, стоило маме заставить его со мной посидеть дома. «Который час?» – деловито, например, спрашивал у меня, сам же научив определять время по часам. Я неслась со всех ног в соседнюю комнату – брат же спросил! – и загоняла к себе в память до секунды с настенного, с огромным маятником внизу, циферблата цифры. И через минуту утыкалась в запертую снаружи дверь. Ушел по своим мальчишечьим делам, оказывается, просто надурил, воспользовался доверием. Очень обижалась. Но старалась сдерживать себя и не жаловалась родителям, как позже на что-либо кому бы то ни было, отучил. И старалась идти сзади след в след, такими же по длине шагами, даже зимой. Лизать железо, по его предложению, прилипая языком; позже кататься на санках и лежа по замерзшему Амуру, это та еще Формула-1, должна доложить…

Так было и на работе. Когда училась в школе, стоило появиться у него в кабинете ответсека в «Молодом ленинце» – на правах старшего посылал за пивом, хотя дома терзали уже одну и ту же старую пишущую машинку. Он не очень был доволен, что иду по его стопам, когда после двух лет работы прорабом пришла в редакцию «МЛ», он уже работал заведующим аграрным отделом, потом заместителем редактора «Ставропольской правды». Очень, помнится, был доволен моими футбольными репортажами с «Кожаного мяча». А потом и я появилась в «СП». И однажды, столкнувшись в командировке в Александровском районе, стали спорить.

«Ох, уж эти колхозники, о чем с ними говорить?» – высказывалась я с позиции «столичной штучки», уже училась в Москве. «А ты смотри, слушай, старайся понять, учись и думай!» – отвечал он. А шла жатва. И я решила сесть на комбайн «Колос» (тогда были такие) и попробовать – совершить на поле одну ходку. Мне разрешили. Все бы ничего, я умела ездить на мотоцикле, но мне очень нравилось нажимать на копнитель – педаль справа. Зерно, сыпясь, стучало о стенки бункера, и надо не надо – я жала на педаль, а машину, естественно, шарашило. Когда гордо вернулась, механизаторы и Слава просто умирали с хохоту, оглянулась и обмерла – «мой» ряд пшеницы был кривой-кривой, комбайн ведь виляло из стороны в сторону. «Ничего, мы сейчас поправим», – вытирая слезы, сказали они, и быстро подправили. Каждый должен заниматься своим делом, не хуже и не лучше иного другого – итог спора подвелся сам собой…

В «Вечерке» уже работали вместе, «хорошо с молодыми», – говорил он. Но прежняя, даже где-то излишняя аккуратность и собранность брата несколько раздражали… Он был серьезно болен. Его не стало в 50, я уже перешагнула этот рубеж, но мне его не хватало, и до сих пор очень не хватает.