Цирюльник золотых полей
Первым в списке заблуждений оказалось то, что их рабочий день начинается с первыми проблесками рассвета. Ждущие своего часа золотые колосья еще не успевают обсохнуть после утренней росы. И собирать их сейчас – дело рискованное. Влажное зерно будет «гореть», когда попадет в огромную утробу элеватора.
Вторым – представление о комбайнерах, как о чумазых, неразговорчивых людях с девятью классами образования (на деле все оказалось иначе – большинство работников хозяйства в свое время что-либо оканчивали, некоторые комбайнеры имеют высшее образование). Поначалу, заехав на стан, где стояли два новеньких канадских комбайна, я так и подумал: вокруг исполинов кружились несколько мужиков из службы техобслуживания, матюгами подгоняя друг друга. Среди них мой временный старший коллега Валерий Попов:
– Бригадир позвонил, ругается: сегодня задержались. Уже 9:30, а мы еще стоим. Ну ничего, сейчас «продуемся» и поедем.
С этими словами Валерий, потянув за собой шланг от компрессора, залез в «брюхо» своей машины. После прошлого скоса на механизмах комбайна осталось много пыли, которая может вывести из строя внутренние детали.
На вопрос «как долго он здесь работает?» Попов ответил, что после окончания сельхозтехникума и службы в армии сразу пришел сюда. За все 17 лет своей профессиональной деятельности успел повидать многое: разруху девяностых, безденежье, обман. Но вот уйти со своего рабочего места ни разу не пытался, потому что ни в какой другой профессии, кроме как в этой, больше себя не видит. Да и куда идти - «в город, на стройку?».
Закончив «продуваться», он выполнил еще несколько непонятных для постороннего человека операций, выкручивая и закручивая какие-то гайки на «жатке» своего комбайна. Принял импровизированный душ (в машине техобслуживания есть специальная емкость с краником для этих целей) здесь же, на поле. Переоделся в шорты и майку. Пожалуй, на этом вся «пыльность» и «чумазость» профессии комбайнера была закончена.
– Все, можно ехать.
Попав в кабину с системой микроклимата, начинаешь понимать, насколько огромен этот «цирюльник» полей и почему руль в нем называется штурвалом. Проезжающие мимо КамАЗы на его фоне кажутся игрушечными.
– Благо сейчас вся техника новая, зарубежная. Не то что раньше на отечественных: по локоть в мазуте, пыль во все щели, а если за день ничего не сломалось, считалось аномальным, — продолжает Валерий. – Сейчас старые машины мало где увидишь – почти что раритет.
Заехав на поле, ждем свою пару. По одной эти машины не работают. Так не получится. Это только на первый взгляд кажется, что ничего сложного нет — рули себе туда-сюда, и все. За полдня, проведенные в поле, я с большим трудом начал понимать сложные движения комбайна. Валерий ездил назад и вперед, по кругу, делал специальные «прокосы» для грузовиков, чтобы им не приходилось огибать всю полевую «клетку».
– Чего им попросту солярку жечь. Да и мне тоже стоять нельзя. Здесь каждая копейка на счету. Так что не только на заводах есть энергосберегающие технологии. Мы тоже знаем, что такое логистика.
Хозяйство, в котором работает наш герой, можно назвать образцово-показательным. Руководство хорошее, ценит своих работников и их труд. Агропромышленный комплекс постепенно начинает «отходить» от кризисных 90-х, да и, чего греха таить, начала 2000-х. Многие руководители наконец-то начали думать по-другому — на годы вперед, а не рассчитывать на сиюминутную выгоду. Конечно, это можно сказать не о всех.
– В других колхозах, где когда-то было все разрушено, хранить урожай негде, и его продают прямо с поля по 2 тысячи за тонну. Чтобы производство хоть как-то окупало себя, его нужно продавать минимум по 2800 рублей, – признается комбайнер.
– Вот и у нас сейчас перекупщики заездят: продай. Но у нас барин (так добродушно Валерий и остальные работники называют своего руководителя Юрия Зимина, в прошлом инженера колхоза, на базе которого основано предприятие) мудрый, отказывает. Только после уборки, когда будет видно, по какой цене продавать.
На этих словах водитель грозной машины внезапно прекращает диалог и останавливается.
– Пошли! Нужно смазать подшипники. Вручив мне масленку (я же помощник комбайнера — штурвальный), Валерий и я за ним несколько минут ходим вокруг комбайна, смазываем механизмы.
– Вот ведь буржуи все предусмотрели, все по инструкции. Проработал 10 часов – будь добр проверь. Нет – компьютер сам выключит двигатель. (Похожие слова комбайнер использовал при любом удобном случае — намекая на превосходство зарубежной техники.)
После осмотра продолжаем движение. По-настоящему детский восторг и головокружение испытываешь, когда с высоты прозрачной кабины видишь, как огромная «жатка» сворачивает и режет сухие стебли пшеницы, засасывая их внутрь комбайна, и каким-то непонятным образом уже очищенное от плевел зерно сыплется в бункер позади тебя.
– Надо быть предельно внимательным, чтобы, не дай Бог, внутрь ничего не попало: камень, кусок проволоки. Иначе сломается все, – продолжает Валерий. – Вот и приходится все время вниз смотреть.
В густом золотом ковре видны небольшие «проталины», где пшеница редкая и невысокая.
– Химики «огрехи» оставили. Не обработали от болезней, пропустили.
Поле, на котором мы работали, было засеяно французской пшеницей, дающей по 80 центнеров с гектара. Но такая урожайность будет только через три года, когда пройдет вегетативный период. Сейчас бортовой компьютер показывает 50 центнеров. А семена эти стоят по 4 евро за килограмм, и их еще нужно выкупить. Так что здесь каждое зернышко в цене.
– А вот и агроном ходит по полю, смотрит, где есть потери. Сейчас будет ругаться, я там немного рассыпал, – с опаской бормочет комбайнер.
Единственное, что напоминало о советском прошлом хозяйства, так это обед. Ровно в час дня, оставляя за собой клубы пыли, на горизонте появилась машина полевой кухни. Через пять минут она уже стояла около комбайнов, и кухарки в белых фартуках (больше похожие на заботливых нянечек из детского сада) разливали «первое» по тарелкам…
После плотной трапезы начинает клонить в сон. И прохладная кабина с удобным креслом кажется самым замечательным местом на Земле. По словам Валерия, это нормально для новичка. Он сам однажды чуть не заснул прямо за штурвалом.
Тем временем к нашей машине подъезжает очередной грузовик. На комбайне засверкала желтая мигалка, подсказывая «камазисту», что бункер полон и пора выгружаться. После грузовик отвезет зерно на ток, затем на элеватор, где его не один раз будут веять и пересыпать, считать и взвешивать, бить на сорта и отбирать семена на следующую посадку.
За целый рабочий день, который завершился ближе к полуночи, этих «разгрузок» было столько, что я сбился со счета. Впрочем, как и бесчисленных технических проверок, кругов по полю и езды туда-сюда, изнуряющей тихой монотонной работы двигателя.
— Ну вот и все. На поле ни осталось ни одного колоска. На часах уже 23:15. Можно ехать домой, — утомленным голосом говорит Валерий.
Он попадет домой уже завтра, когда стрелки часов буду показывать час ночи. А утром все повторится снова: те же мужики из службы техобслуживания, та же «продувка» и грозные звонки бригадира. Ведь уборочный час пик только набирает свои обороты.
Андрей Цындрин.
