Учительница первая моя...
.(отрывки из документально-художественной повести «След на земле»)
Долгими зимними вечерами мы с братьями залезали на печь, где всегда было тепло, и читали книжки. Вернее, читал кто-то один, а остальные слушали. Особенно я. Для меня книжный мир представлялся реальным, в котором жил, о котором мечтал и будто наяву видел его проявления в плывущих по небу облаках, в зарослях старого леса, реке Куме, извилисто огибающей наш дом, и в образах родных мне людей. А как мне, пятилетнему малышу, хотелось самому научиться читать! Я завидовал братьям, которые учились в школе, и постоянно канючил у мамы, чтобы она разрешила мне тоже ходить в школу. Когда уже шла война, чтобы не оставлять одного дома, мама первого сентября повела меня в школу. Но учительница отказала – мал ещё, пообещав, что на следующий год она обязательно примет меня в первый класс. Сначала я расстроился – ждать целый год, а потом даже обрадовался: папа и брат Василий придут с войны, а я уже ученик, умею читать и писать. Вот они обрадуются и будут удивлены!..
Учительница сельской начальной школы Матрёна Максимовна Игина (по мужу – Генева) одна учила всех детей Архиповки. Я с нетерпением ждал нового учебного года, но в конце августа 1942 года село заняли немцы. Братья сказали, что школу, наверное, закроют. Однако новые власти разрешили продолжать обучение детей, и первого сентября ученики заняли свои места за партами. В селе детей школьного возраста было не так уж и много, но, конечно, больше, чем собралось в классе. Некоторых не пустили мамы, другие не пришли сами – побоялись. Хотя набора в первый класс никто не объявлял, я, как и договаривались год назад моя мама и учительница, тоже сел за парту, придя в школу вместе с братом Николаем, учеником третьего класса.
Не успела Матрёна Максимовна начать урок, как в класс вошёл немецкий офицер. Все ученики встали. Я тоже попытался подняться, но у меня это не получилось. Не знаю, как так вышло: то ли потому, что я был маленького роста и ногами не доставал до пола, то ли потому, что испугался высокого худого человека со злыми глазами в чужой военной форме, – я соскользнул со скамейки и очутился на полу, при этом громко хлопнув откидной крышкой парты. Ученики продолжали стоять, а я лежал, вытянувшись во весь рост, под партой. Обо всём, что происходило в классе дальше, мне потом рассказал брат. Немец зло посмотрел на учительницу, а потом на пустую парту. Матрёна Максимовна подошла к парте и, наклонившись, сказала: «Ну, где ты там прячешься, партизан, давай вылезай...». Услышав страшное для немцев слово «партизан», офицер побледнел. В лесу, совсем близко от села, действовал партизанский отряд, и фашисты страшно боялись нападения. Немец стал что-то быстро говорить, обращаясь то к учительнице, то ко мне, несколько раз произнеся слово «партизан». Перепуганная учительница оправдывалась, что мальчик и не ученик вовсе, что он слишком мал, в школу пришёл вместе с братом, ну какой он партизан, это так, просто у неё вырвалось, простите, господин офицер, отпустите ребёнка домой.
Я же замер около парты, которая была почти на уровне моей груди, и страшно боялся, что громкие удары моего сердца услышит этот злой фашист. Не знаю, понял немец сбивчивую речь учительницы, которая, понятное дело, сильно испугалась за меня, да, наверное, и за себя тоже, или он сам сообразил, что не может шестилетний пацан быть партизаном, только офицер, не дослушав, молча указал пальцем на меня, а потом на дверь. Всё было понятно и без слов – я стремглав вылетел из класса и весь в слезах примчался домой, благо, дом был почти рядом со школой. Брат потом рассказывал, что немец заставил учеников вырвать из учебников страницы, где были изображения советских руководителей и военачальников.
Всё время, пока работала школа, этот офицер ежедневно приходил в класс, внимательно ко всему присматривался и прислушивался, о чём рассказывала на уроках учительница. Но немец наш язык знал плохо и вряд ли мог что-либо понимать о происходящем в школе. Я же после того случая в школу больше, до изгнания оккупантов, не ходил. Через полтора месяца занятия прекратились – помещение школы понадобилось для «нужд немецкой армии». Матрёну Максимовну арестовали и отправили в комендатуру села Архангельского. Оказалось, наша учительница была комиссаром на строительстве заградительных укреплений для Красной Армии в окрестностях Ставрополя, на самых дальних подступах к нему. Её приговорили к расстрелу, но с помощью работавшего по заданию наших в немецкой комендатуре человека Матрёна Максимовна бежала из гестаповских застенков. А потом стремительное январское наступление советских войск очистило от оккупантов и родное Прикумье, и весь край.
Матрёна Максимовна вернулась в село и продолжала учить детишек ещё многие годы. Она вышла замуж за фронтовика Дмитрия Ивановича Генева, который после демобилизации также работал учителем в Архиповке. Учительница всегда, на протяжении всей своей жизни, пользовалась глубоким уважением и сердечным почтением сельчан, многие из которых сами когда-то тоже были её учениками...
В моём родном Архиповском до самой середины шестидесятых годов прошлого века не было ни электричества, ни радио. Не было и какого-либо культурно-образовательного центра, сельские дети не слыли эрудитами и не имели глубоких познаний в какой бы то ни было отрасли. И всё же... Нынешнее поколение даже представить себе не может, каких трудов стоило нашим родителям в те годы прокормить, одеть-обуть и выучить своих детей. Но ничто не могло помешать их стремлению вывести своих детей в люди, дать образование, привить любовь к учёбе и труду. Только из моего поколения, поколения детей войны, послевоенного голодного и холодного детства, вышло немало людей, которыми можно гордиться. Учёные, заслуженные работники разных отраслей народного хозяйства страны, военачальники и инженеры, лётчики и агрономы, десятки земляков с высшим образованием, умелых хозяйственников и совестливых политиков, были в числе первых лиц района, края, республиканского и даже союзного значения, как бывший командующий войсками Ленинградского военного округа генерал армии Валентин Бобрышев и генерал-лейтенант милиции Александр Сергеев.
Я никогда не забываю своих одноклассников – Александра Марченко, ставшего заместителем председателя Ставропольского крайисполкома (по-нынешнему – заместителем председателя правительства края), Алексея Сорокина, проработавшего многие годы директором школы и председателем сельсовета, Виктора Булду, одного из первых директоров завода автокранов в Ставрополе, и многих других моих односельчан, с которыми вместе учился, работал в поле, ходил на танцы и в кино... Наряду с первой учительницей – Матрёной Максимовной – я всегда с теплотой вспоминаю учителей архиповской семилетки: директора школы Андрея Семёновича Гришкова, военрука Петра Ивановича Бертенева, преподавателей Ольгу Васильевну Болотову, Надежду Титовну Касьянову, Варвару Николаевну Косилову, Веру Максимовну Игину, Прасковью Ильиничну Пасечникову. Моё поколение хорошо знает и помнит среднюю школу крестьянской молодёжи села Архангельского и своих наставников: Дмитрия Ефимовича Ступкина, Александра Пантелеевича Луппу, Владимира Васильевича Петропавловского и других истинных «инженеров человеческих душ», указавших нам дорогу в большую жизнь. Всех их, к сожалению, уже нет с нами, но светлая память о наших учителях и наставниках жива и бережно передаётся в каждой семье по наследству, как бесценное сокровище...
Сейчас во многих городах и сёлах стали появляться памятники Первой Учительнице – собирательный образ женщины-матери, воспитательницы, наставницы и учительницы. Думаю, придёт час, и в моей родной Архиповке тоже возведут такой памятник. И обликом своим он будет напоминать Матрёну Максимовну, первую учительницу многих поколений моих земляков...
Вениамин Гнездилов.
