«В горах дожди, в горах седое небо»…

Продолжение. Начало в № 72, 73-74, 75, 76, 77-78, 79.

Мы завтракаем, собираем вещи, сушим на утреннем солнце палатку и садимся в машину. Едем по дороге, останавливаемся на поворотах и смотрим вниз. В Алагирском ущелье видны тоннели, посёлок Нижний Унал с башней Цалаговых и горные серпантины на перевал Саварафцаг (Згидский), уводящий в Дигорское ущелье.

Пару раз на дороге попадаются камни, упавшие со склона. Один убираем, а второй нам не по силам, нужен внедорожник с лебёдкой либо с динамической стропой, чтобы оттащить его на обочину.

Перед выходом на Транскам проезжаем посёлок Унал, здесь подготовились к 9 Мая, мост украшен «дорого и богато». Даже не скажешь, что это горное село, такое увидишь не в каждом городе.

Выезжаем на Военно-Осетинскую дорогу и поворачиваем налево, наверх. Почти сразу начинается тоннель. А тоннели, как известно, это «развлекательные аттракционы» Центрального Кавказа, в них всегда очень странно себя чувствуешь. Вроде ты под землёй и куда-то едешь. Тем, кто регулярно ездит в метро, наверное, неинтересно, но всем остальным крайне любопытно.

Мы договариваемся добраться до Мизура и зайти в магазин. Едем вдоль зелёного высоченного забора и понимаем, что посёлок мы скоро проедем, так и не увидев его: он весь там, за забором. Сворачиваем в первый же просвет, и тут прямо перед собой вижу ГАЗ-69.

Димка останавливает, я выскакиваю из машины с фотоаппаратом наперевес и начинаю снимать «газик». Это «заколхоженный» экземпляр с дверями от «шишиги» (советского двухосного грузовика повышенной проходимости ГАЗ-66) и рамой от УАЗа, но, судя по виду и номерам, вполне рабочий агрегат. Мужик, который натирает стёкла нового УАЗа, слегка удивлён моими действиями. Я подхожу к нему и спрашиваю, где здесь продуктовый магазин. Торговая точка оказывается совсем рядом, он растерянно тычет рукой, глядя на мой фотоаппарат, недоумевая, откуда взялся турист в ярких салатовых тапках.

Мы заходим в магазин, покупаем свежий хлеб и печенье, я рассказываю друзьям, как в 1984 году впервые в жизни купил в Мизуре свежие пряники и как меня это тогда поразило.

Когда выходим из магазина, я снова поражаюсь: по улице вниз, метрах в двухстах, вижу знакомый силуэт – ещё один ГАЗ-69. Игорь и Димка смеются, а я иду к нему. Примерно на середине пути они меня догоняют: «Молодой человек, может, вас подвезти?». Я отвечаю с диким «горским» акцентом: «Спасибо, ребята, но у меня денег на такси нет!». «Садись, так довезём», – отвечают они с таким же акцентом, и мы все дружно смеёмся.

Я подхожу к машине и фотографирую её со всех сторон. Видно, что стоит она здесь давно, в ней нет коробки передач, да и охраняется не очень хорошо. Печально смотреть на автомобиль в таком состоянии, но лучше стоять как памятник, чем ехать в Китай на металлолом. Здесь хотя бы есть слабая надежда на восстановление и новую жизнь. Я отвлекаюсь от своих мыслей, «газики» – это хорошо, однако надо ехать дальше.

Мы выезжаем из Мизура. Посёлок сильно изменился – я почти ничего не узнаю. Может, виной тому огромный зелёный забор, за которым его спрятали, а может, новая широкая трасса…

Не доезжая до Нузала, за рекой Ардон, я вижу возле старого дома… ГАЗ-69. Его намеренно поставили как памятник, чтобы он был заметен с дороги. Это уже третий ГАЗ-69 за день, что необычно. Такие машины почти пропали с улиц, уходят с дорог, их обслуживание и ремонт с каждым годом становятся дороже, а возможности вездехода, коим машина является, требуются в основном на горных грунтовых дорогах. Те, кто ездит по таким местам, уже давно купили себе современные внедорожники, и ГАЗ-69 остались не у дел.

Мы доезжаем до поворота на Верхний Згид. Перед тоннелем стоит машина, мужчина и женщина собирают молодые шишки с деревьев у обочины. «Зачем им шишки?» – спрашивает Димка. «Как, зачем? На варенье, конечно», – отвечаю я. Варенье из шишек – самое лучшее в горах. Стопроцентная экзотика, делать варенье из шишек, не придёт в голову никому, а его ещё, оказывается, можно есть.

На тоннеле указан год постройки – 1967-й. Он – Димкин ровесник и построен к 50-летию Октября. Сегодня эта дата намеренно забыта и подменена другим «красным днем календаря». Димка предлагает махнуть в Верхний Згид, но это слишком далеко, и до Цея сегодня мы точно не доберёмся.

Проезжаем посёлок Бурон и сворачиваем в Цейское ущелье. Сразу за мостом прямо на скале висит огромный рог изобилия. Это настолько неожиданно, что у меня начинается нервный смех. Экое чудо, надо остановиться и сфотографироваться. Рог такой огромный, что стоять под ним страшновато: вдруг цепь, на которой он висит, не выдержит... Но здесь с удовольствием фотографируются все. Вспоминаю, что у нас дома в серванте, рядом с праздничной посудой, лежали два рога, привезённые отцом из Грузии. Размер у них, конечно, был обычный, это были настоящие коровьи рога, инкрустированные металлом.

На следующем повороте мы видим Афсати. Царь горы Адайхох, покровитель охотников и животных, встречает всех, кто приезжает в его ущелье, грозным взглядом единственного глаза. Он суров и неподкупен, он велик и справедлив. Его дом – священная вершина горы, недоступная для простых смертных.

Мы поднимаемся по серпантину дороги и останавливаемся у родника. Здесь есть стол, за которым можно пообедать, и родник, чтобы пополнить запасы воды.

Я знаю, что дальше дорога пойдёт траверсом в ущелье, почти ровно, и уже предчувствую встречу с Цеем, в котором не был с 1991 года. На информационной табличке написано, что можно увидеть в ущелье. Но больше всего меня поражает само название. Я привык к тому, что это просто Цей, три буквы, слово легко прочитать. Здесь же написано по-осетински. Я не понимаю, как произносятся эти звуки. Надо бы спросить кого-нибудь из местных.

После обеда мы отправляемся дальше. И первое, с чем мы встречаемся в Цее, это наскальная живопись. Да-да, традиция современной наскальной живописи в Кахтисаре появилась не на пустом месте, всё произошло гораздо раньше, ещё в советские годы. У дороги вас встречает огромный камень с портретом товарища Сталина. Впервые я сфотографировал его в 1991 году. И вот теперь можно поискать отличия. У этого камня, как и у Луны, есть обратная сторона. На обороте – стихи великого осетинского поэта Коста Хетагурова.

Я смерти не боюсь, – холодный мрак могилы

Давно меня манит безвестностью своей,

Но жизнью дорожу, пока хоть капля силы

Отыщется во мне для родины моей…

Я счастия не знал, но я готов свободу,

Которой я привык, как счастьем, дорожить,

Отдать за шаг один, который бы народу

Я мог когда-нибудь к свободе проложить.

Для меня Коста Хетагуров очень близкий, почти родной, потому что долгое время он жил… в Ставрополе, в доме художника Владимира Ивановича Смирнова. Сейчас там музей, который хранит память о поэте и несколько его работ. Да, Коста Хетагуров писал не только стихи, он и картины…

Отсюда, прямо с площадки перед камнем, виден пик Туриста – первая вершина, на которую я поднялся в 1985 году. Смотрю на вершину, отсюда кажется, что она цепляет облака, хотя её высота всего лишь 3100 метров. У меня есть планы на эту гору, но пока я молчу, на сегодня у нас ещё обширная экскурсия по ущелью.

У большого моста установлены информационные таблички и сделана площадка для парковки. Отсюда начинается тропа к святилищам. Сначала мы выходим к женскому и девичьему святилищу. По преданию, девушки должны идти сюда босиком и не надевать обувь в течение всего праздника. Для того чтобы получить благословение святых, девушке надо было обойти вокруг святилища три раза и повязать на дерево ленточку. Рядом с ленточками я вижу чьи-то часы, они еще идут. Судя по ремешку, возможно, часы просто кто-то потерял, но теперь они висят здесь как жертвоприношение.

Подходить к мужскому святилищу Реком девушкам и женщинам строго-настрого запрещено. В советское время такого жёсткого правила не было, и к мужскому святилищу водили большие смешанные экскурсии туристов. В 1995 году в него ударила молния, и оно сгорело. Многие узрели в этом событии знак свыше. Святилище восстановили, но на подходах появились предупреждающие таблички. В 1991 году я снимал его с большой осыпи, но этот кадр больше повторить нельзя. Осыпь заросла большими деревьями и всё смотрится иначе. И только черепа жертвенных животных остались прежними.

Продолжение следует