Времена не выбирают, в них живут… Театру драмы и комедии на Таганке исполнилось 45

Дальше на автомате так и просится житейское: … ягодка опять. В недавних «датских» телерепортажах показали его родителя и главного режиссера Юрия Петровича Любимова – на себя не похож: прежде был постоянно, пусть и по-разному – хулигански или аристократически, но лохмат, а тут очень коротко пострижен. Смахивает на артиста из собственной труппы Ивана Бортника с вечным арестански непокорным бобриком на голове (помните фильм «Зеркало для героя»?). Друг Высоцкого, он косвенно присутствует в некоторых его песнях, начиная от «Ой, Вань, умру от акробатика, гляди, как крутится, нахал» до песни-письма, к нему прямо обращенного: мол, «мы нужны в Париже», как пассатижи, в финской бане лыжи и т. д. 

Бортник – «кирпич». Нет, это не погоняло, как в фильме «Место встречи изменить нельзя», где Владимир Семенович тот самый Жеглов, памятный выражением: вор должен сидеть в тюрьме, я сказал! Просто «кирпичами» сегодня называют «стариков» театра, старое здание его как раз из них, красного цвета, расположено через дорогу от станции метро «Таганская». Сколько через ее тяжелые двери хожено-перехожено в нервном напряжении за час-полтора до начала вечернего спектакля: выбираешься, наконец – в спину толкают, перед глазами – толпа, из которой выныривают особо целеустремленные: «Лишнего билетика нет… А у вас?». 

Осторожно, двери открываются… 

В 60 - 80-е каждый нормальный, читающий, думающий, прозревающий советский интеллигент должен был хотя бы раз отметиться на легендарной Таганке. Не был, значит, не понимаешь ничего, прозябаешь во времени, в котором существуешь, а не живешь. Правда, попасть в театр было весьма проблематично, тем более если в столице бываешь наездами пару раз в год – на студенческих сессиях, к примеру. Недаром, когда в премьерном репертуаре появилась знаменитая постановка «Мастер и Маргарита», возле него дежурила конная милиция. 
Так же она цокала на огромную очередь людей копытами позже – в день похорон Высоцкого.
А какой дамский плач стоял в Ставрополе (на крутом замесе с ревностью и завистью), когда горожан огорошило известие: одного из самых ярких артистов нашего театра драмы имени Лермонтова, нашего Мишу Лебедева забирают на Таганку – ведь и ее, и его не увидим никогда! Как Америку – будет спето в более позднем шлягере о несбывающемся ни за что. Еле сдерживаемый стон стоял на последнем прощальном спектакле, а уходящего в прекрасное далеко актера завалили букетами роз. 
Иные расстроились бы еще больше, узнав, что он будет играть поэта Ивана Бездомного в прославленном «Мастере». Представляете, рассказывали счастливцы с придыханием, оглядываясь по сторонам: там Шацкая-Маргарита на бале у Воланда… голая! И по залу летает! На метле или еще на чем, спрашивать было бы проявлением пошлого утилитаризма – ведь на Таганке возможно все. А стоило в очередной раз приехать в Москву, как преподаватель Литинститута Михаил Еремин, приобщенный, так сказать, периодически прерывал лекцию спецкурса о творчестве Пушкина фразой из спектакля: «Черт его знает! Хотя, как там, у Булгакова-Любимова, где вы не будете никогда: черт знает, разумеется». Потом шел к кафедре, над которой висел портрет Брежнева, и картинно вскидывал руки: «Ну, конечно, вот теперь у нас писатели!». Только-только вышла очередная книга генсека из целинной эпопеи, и аудитория в ответ понятливо хмыкала… Короче, о посещении театра можно было только мечтать.

Закулисье

Это значительно позже я узнаю, что у «Маргариты», будущей жены Леонида Филатова, действительно очень красивой и достойной женщины (самой красивой из его актрис, по мнению Любимова), среди костюмеров в том числе прозвище «Лошацкая» из-за тяжелой походки. Перед первым появлением на сцене (если наблюдать из-за кулис, то выглядит очень смешно) раздавался чуть ли не топот, но перед зрителями она уже легким шагом – артистка! – выплывала к рампе навстречу Мастеру с весенним букетиком желтых лютиков. И предполагать не могла, что на одной из репетиций у задника сцены столкнусь с «нашим» Михаилом Лебедевым, передам ему приветы от Ставрополя вообще и конкретно от корреспондента отдела культуры краевой партийной газеты, много о нем в свое время писавшей 
Т. Войновой, и он всему этому будет бурно радоваться. В пределах слышимости от Аллы Демидовой: вон, мол, как меня помнят! «Ну, и как там Томчик?» – спрашивал. Отвечала: нормально.
 Тамара Войнова позднее переедет в Москву и погибнет во время теракта на представлении в «Норд-Осте»... 
Вообразить не могла, что буду помогать готовить сцену к спектаклю «Деревянные кони» по Ф.Абрамову, расставлять фигуры на шахматной доске (зачем стараешься – из зала все равно не видно, где ладья или слон, будут говорить мне рабочие). Однажды обманом, увернувшись от бдящей за всем и вся зав.труппой и при подстрекательстве новых друзей, даже выйду на сцену в закрытом одеянии в свите Каифы, требующего от римского прокуратора казни Иешуа, испытав удивительное чувство от внимательных глаз во тьме лиц зрительского зала: успела-таки зыркнуть из-под надвинутого капюшона. А Понтию Пилату – артисту Виталию Шаповалову, в обиходе Шапену – вместе со всеми махать руками из боковой будки осветителей, чтобы подобрал ногу в кроссовке: сидит в тоге, гладит живую собаку, снимая головную боль, как и сказано в романе, а тут из-под края огромного багета неправильно высунулась современная обувка огромных размеров… 
Большой ценитель ставропольского «Стрижамента», кстати. Как тогда многие представители и московской власти, горькой настойкой их ублажали вагонами, правда, качества того еще давнего времени. Всегда просил: собираешься в столицу – прихвати с собой. «Мальчик с сахалинской помойки», как он себя называет, с большим хулиганским потенциалом, как можно догадаться, на гастролях в Венгрии во время спектакля «Мать» взял да и спел песню «Тучи над городом встали» с интонациями Леонида Ильича, за что и ему, и Любимову влетело по самое не могу, из-за скандала чуть гастроли не прервали. Первой моей просьбой в традиционном застолье в декораторской после какого-нибудь спектакля, в котором он играл – «Мастер и Маргарита», «10 дней, которые потрясли мир», «Преступление и наказание» или «А зори здесь тихие...» – всегда была одна: ну, спойте, пожалуйста, Брежнева, а? Публичных пародий на политиков у власти тогда и представить было невозможно. Именно там, в хламе декораторской случайно обнаружила и впервые прочла текст пьесы Н. Эрдмана «Самоубийца» с чьими-то пометками, спектакль по ней был запрещен. Помните, Подсекальников звонит в Кремль: мол, прочитал я тут вашего Маркса, и он мне не понравился – и тут же кидает трубку… Позднее спектакль восстановят.

Осторожно, двери закрываются

 Рассказывать о театре и вокруг него можно долго: о празднованиях его дня рождения 23 апреля с непременным Жванецким и его знаменитым потертым портфелем; о малой сцене на верхнем этаже со спектаклями Анатолия Васильева, о репетициях на старой и новой сценах – гостям порой на них разрешалось присутствовать, а ко мне уже и на вахте относились как к своей. О контрамарках сокурсникам – некоторые пытались заплатить, как какой-нибудь фарцовщице, не понимая, что это нельзя. Во-первых, нечаянно узнав, ни один артист больше не выпишет, а главное – просто этически невозможно. Брать плату с кого-то за контрамарку значило предать театр. И разлад в труппе довелось наблюдать со стороны, когда Любимова вынудили эмигрировать, на Таганку на место главрежа пришел Анатолий Эфрос – Шапен с ним общался сугубо записками на доске приказов, потом временно, до скоропостижной смерти режиссера, в знак протеста ушел вместе с Филатовым в «Современник»… Позднее во всем этом конфликте с печальным финалом Юрий Петрович обвинит не артистов и не коллегу, преступившего, по его мнению, законы корпоративной этики, – власть.
Мне повезло – во время студенческих сессий я пропадала там несколько лет подряд, в институте больше появляясь на творческих семинарах, зачетах и экзаменах. «Ходы» нашлись сами: в 1980 году отнесла в театр фотографии Высоцкого для его будущего музея о пребывании в Ставрополе осенью 1978-го – передали при мне мрачному Любимову в его знаменитом, с множеством автографов на стенах, кабинете. Как-то запомнилась, а потом подружилась через однокурсников из Сибири с таганским декоратором Зоей, родственницей писателя Виктора Петровича Астафьева. Бегали за квашеной капустой на рынок для «Коней» и пастилой для «Мастера». Из нее лепили мышь, которую вынимал из рукава и съедал на глазах изумленной публики кот Бегемот, а до этого натуральная живая белая бегала по лысине Ронинсона, отчего он мелко дрожал. Зрители восхищались его артистическим талантом, а он просто до смерти боялся мышей, и эта его слабость помогала ему изображать ужас. Искусство требует жертв однако...
У закулисья любого театра масса забавных и не очень историй, легенд, а уж у такого, как на Таганке, их не счесть. Важно не потерять за ними главное – чем он был для выдавливающих рабов из себя по капле, сбрасывающих с души оковы несвободы прежде всего творческих людей, сам воздух его был особенным. Изменился ли он сегодня? Надеюсь, что нет, как и стиль главрежа, тонкого знатока литературы, диктатора на репетициях, выдумщика, не устающего удивлять публику. Хотя труппа, понятно, изрядно омолодилась. Не потому ли, чтобы соответствовать, 92-летний Любимов вдруг коротко постригся, сбросив внешне сразу пару десятков лет? И Шаповалов по-прежнему играет Понтия Пилата, кстати, 1 мая у него тоже юбилей, ему исполнится 70. А вот «наш» Михаил Лебедев, как и несколько «кирпичей», состоит в Содружестве актеров театра на Таганке под руководством Николая Губенко. Произошел раскол… Но это уже совсем другая история. Впрочем, и «Стрижамент» давно уже не марка Ставрополья. Его вообще не выпускают.

Фото с сайта театра и из архива автора.