Жаркое лето 2014-го

(Продолжение, начало в № 151.)

Бойцы ополчения не всегда знают фамилии друг друга, еще реже они называют их журналистам. В разговоре звучат только имена или позывные. Кстати, даже по ним кое-что уже можно понять о человеке: Батя, Одесса, Беркут, Кубань, Хохол, Малыш…

А здесь –  родная земля

Беркут, молодой улыбчивый парень, раньше служил в милицейском спецназе, ну а когда после майдана подразделение расформировали, и его боевые товарищи оказались под прессом новой власти, решил было рвануть к ним на подмогу в Киев. Но тут начало формироваться ополчение, и Беркут стал одним из первых его бойцов. То, что на первых порах оружия в отряде практически не было, не смутило. Вооружился сам – боевыми трофеями.

Хохол – 20-летний голубоглазый парнишка, получил позывной за большую любовь к национальному украинскому продукту – салу. Он тоже местный, ровеньковский, и очень рвется в бой, бить, как тут говорят, «укропов» и «нациков», гнать их до Киева и Львова. Он многим в своем батальоне годится в сыновья. Среди ополченцев много прошедших еще советскую армейскую школу.

Батя и Кеша 25 лет после Афгана жили почти что рядом, один – в Ровеньках, другой – под Свердловкой, работали, детей растили, ни разу не пересеклись. И вот здесь, в Георгиевском батальоне, судьба вновь свела фронтовых товарищей, которые в далеком уже 1989-м, перед выходом из Афганистана, служили в одном взводе, жили в соседних землянках, громили душманские караваны…

– Где было тяжелее – в Афгане или здесь? – спрашиваю я.

– В Афгане, – говорит Батя. – Там все чужое было, а здесь – своя родная земля…

– Там мы думали и нам говорили, что мы охраняем рубежи нашей Родины, – добавляет Кеша.

– А сейчас не так, что ли? – замечает кто-то из ополченцев.

– Да и сейчас так… Мы ведь понимаем, что тем, кто отдает приказы бомбить Донбасс, не нужны здесь ни люди, ни инфраструктура. Им нужно сланцевый газ здесь добывать и вредные отходы захоранивать в наших шахтах. Но мы им этого не дадим никогда…

Никто не хотел воевать

…Когда мне показали ополченца с позывным Дед, я удивилась. Дед оказался черноволосым парнем лет тридцати с небольшим. Бороду сбрить – может, и моложе покажется.

– «Дед» – это из уважения, – объясняет мне один ополченец. – Он у нас из украинской армии ушел – прямо в форме и с автоматом.

– А еще он с одним только автоматом танк по полю гонял! – не без гордости добавляет другой. – И танк от него убегал…

– Это как?

– Ну Дед ему триплеры побил очередями, и все – экипаж ослеп. Танк по полю мечется, то в одну сторону, то в другую, то кругами…

– То есть все-таки переходят украинские военные на сторону ополчения?

– Не в массовом порядке, это не так просто, – говорят ребята. – Им свои же в спину стреляют. Снайперы сидят и отстреливают тех, кто пытается сбежать. Как-то к нам один все-таки дошел, рассказал, что трижды от снайпера уходил. Говорил, что многие хотели бы уйти, даже младшие офицеры, но эти зондеркоманды, которые там в каждой части созданы, их не выпускают. Но тот, который вышел, он не к нам бежал, он просто от войны уходил. «Не хочу, говорит, воевать – ни с вами, ни с ними, хочу просто жить»… Только вряд ли ему это удастся, потому что дома его уже ждут не только родные, но и уголовное дело на него заведено.

– Ну зато на тех, кто у границы в котле сидели, а потом в Россию запросились, никто уголовные дела не заводил, – вступают в разговор ополченцы из батальонной разведки. – Они же тоже рассказывали, что их собрали на сборы, а кинули на войну, что воевать они не хотят… И кто их желания спрашивал? После того как их передали на Украину, по имеющимся данным, все они (22 человека) были отправлены в Запорожье на переформирование и теперь, скорее всего, уже снова здесь, воюют против нас.

Рентген

Эта война, как и все другие, – рентген. Сразу высвечивает и лучшее, и худшее в человеке. И она много чего высветила – даже в отдельно взятом маленьком городе Ровеньки, который визуально еще живет мирной жизнью, хотя и шахту здесь уже бомбили, и грохот «Градов» слышен, правда, пока он еще напоминает отдаленный гром…

Бои идут в каких-нибудь 15 – 20 километрах. Тем удивительнее, что город далеко не так един в своем праведном гневе в отношении к происходящему, как это может показаться отсюда, из России. Мне разные мнения пришлось услышать на городских улицах: от полной поддержки ополченцев до обвинения этих же ополченцев в том, что из-за них город будут бомбить. При этом жители предпочитают вообще не представляться и очень многие отвечают вопросом на вопрос: уезжать им в Россию или можно еще подождать. Я не знала, что им ответить – особенно когда об этом меня спрашивал дюжий дяденька…

Но я, как человек командированный, могу еще просто подивиться тому, что здоровые мужики под грохот отдаленной канонады попивают пивко на лавочке, ругая объявленный в городе сухой закон. А вот ополченцы по этому поводу высказываются очень резко и полностью поддерживают намерение руководства ЛНР разрешать выезд с территории республики только женщинам, старикам и детям.

– Ну ведь до чего доходит! – возмущенно говорят они. – Останавливаем для проверки машину с беженцами, со всех сторон обклеенную листами с надписью: «Дети». Аршинными буквами это написано. Открываем дверцу, а в салоне сидят пять здоровенных мужиков!

– Я с удивлением узнала от коменданта города, что среди ополченцев не так уж много шахтеров…

Ополченец с позывным Джокер, сам шахтер, криво усмехается:

– А потому что нынче не те уже шахтеры, что раньше были. Привыкли люди за 20 лет, что к ним относятся, как к быдлу. Зарплата мизерная для такой работы. 800 гривен за то, что ты каждый день под смертью ходишь и не знаешь, когда там что рванет, когда что обвалится. Да еще начальство обращается с ними неизменно как со скотом, чтобы специально неуважение подчеркнуть. Притерпелись, привыкли и сами не заметили, как невесть во что превратились… После того как у нас 71-ю шахту бомбили, я думал, они все проснутся, массово пойдут записываться в ополчение. Ничего подобного – четыре человека только пришли… Под Снежинским «нацики» обстреляли из гранатомета автобус с шахтерами. От водительской кабины ничего не осталось. На следуюший день водители на шахту рабочих везти отказались. А шахтеры на все согласны. Вся смена стоит, ждет отправки. Я к одному подхожу: «Очнись, – говорю, – гляди, танк по улице едет!» А он в ответ: «Ну и что? Я же не воюю»…

Обыватели и герои

– То есть определенная часть мужского населения города просто индифферентна, – делаю вывод я. – Они надеются, что все, что заварилось на Украине, рассосется само собой? Или бандеровцы их не тронут?

– Не знаю, – пожимает плечами Джокер, – странно даже: вроде такие здоровые мужики, а трусливые, как мыши. «Нацики» приходят, не спрашивают: хочешь ты воевать – не хочешь. Забирают – и все: иди на передовую пушечным мясом, стреляй!

– Тем, кто надеется эту войну пересидеть, полезно бы было съездить в села, которые мы у «нациков» отбили, – вступает в разговор светловолосый парень по имени Леха. – В Дьяково, например, где «нацики» сразу, как вошли, подожгли поля – специально, чтобы мы тут голодали. Или вон в поселок Красноармеец, где прилюдно на площади расстреляли двух волонтеров из Днепропетровска. Только за то, что они людям гуманитарку привезли – помочь хотели…

– Буквально на днях у меня с товарищем разговор был, – продолжает Джокер – Причем он сам этот разговор начал. Подходит и спрашивает: «Чего мне ждать?» Я ему: «А чего ты сидишь ждешь? Бери автомат в руки, иди воюй!» Ответ замечательный был: «Меня жена не пускает»… «Ну, – говорю, – ты, елки-палки, кухонный воин! Ведь придут «нацики», убьют и тебя, и жену вместе с тобой, если ты свою семью, свой город защищать не будешь…

Джокер на время замолкает, потом продолжает:

–…Обидно, что люди из России, из других регионов едут сюда нам помочь, а у нас тут не все сами себя защищать готовы… И Россия из-за нас страдает: беженцы, санкции.

– Но российское общество сейчас серьезно сплотилось. Люди понимают, что трагедия Украины нас напрямую касается, – говорю я.

– Вот наше бы «кухонное воинство» это наконец поняло. – Джокер улыбается как-то грустно и устало. Он поднимается, кивает мне на прощание и, перекинув на плечо автомат, идет к машине, в которую уже грузятся ополченцы. Оттуда, с борта, они улыбаются и машут руками.

…В тот момент я еще не знала, что с этого задания они вернутся не все. Что через день батальон будет прощаться с одним из своих бойцов, которого я видела в расположении части, но так и не успела с ним поговорить. Он погиб, потому что хотел спасти своих товарищей. Хотел сбить заходящий на позиции ополченцев самолет. Выскочил из укрытия и бросился к миномету – так и попал под разрыв кассетной бомбы… За шесть дней командировки мне пришлось дважды участвовать в церемонии прощания…

…Вот так… Кто-то старается отсидеться, кто-то жертвует собой. Есть обыватели и есть настоящие герои. На войне как на войне.