День памяти и злости
Станислав МаслаковСегодня страна отмечает День российской науки. В этот день положено рассказывать, какая замечательная у нас наука, как мужественно она пережила девяностые и как расцвела под чутким руководством.
Но оставим это специалистам агитпропа. Невооружённым глазом видно, что наши космические корабли всё больше бороздят просторы Тихого океана, нежели межпланетное пространство, что Большой адронный коллайдер находится очень далеко от Сколково, а отечественная наука в «будние» дни вспоминается чаще в связи со скандалами вокруг купленных степеней, нежели по поводу великих открытий. И русские учёные – те, кто не уехал и не ушёл из профессии, – по-прежнему выживают, лавируя между войной за грантами, вахтовыми заработками в развитых странах и собственными исследованиями. Как правило – без оборудования, в жутких условиях, да ещё и под постоянным прессингом со стороны административного монстра.
По большому счёту, с девяностых не изменилось ничего. Чуть менее нищенские зарплаты, чуть менее обшарпанные помещения, но та же унизительная суть всей ситуации. Мы можем назначать любые праздники, но самого виновника торжества – нет. Есть умирающие или (очень местами) кое-как живущие остатки советской науки. И никакой другой науки у нас не просто нет, а даже и не может быть.
Что, по сути, воплощает наука? Не самую ли суть человеческих амбиций? Ровно тот же нерв, который заставил нашего полудикого предка приблизиться к огню, от которого бежали все остальные животные, и в итоге покорить его. То же чувство, которое звало молодых и дерзких в далёкие странствия. То, что заставляло людей идти на костёр и дыбу, делало испокон веков изгоями и объектом ненависти для идущих рука об руку толпы и церкви.
Этим чувством можно управлять, использовать его во благо или во зло. Оно нам позволило за несколько десятилетий от почти первобытного состояния вырасти в покорителей космоса. И вот его-то у нас и отобрали. Наука воплощает нон-конформизм, дерзость и целеустремлённость человеческой натуры. В конечном счёте – неистребимое любопытство. В процветающем обществе эти чувства доминируют. В нашем царят совсем другие – жажда, но не знаний, а наживы, стремление – но к богатству, а не к звёздам, цели – но приземлённые и убогие, а не возвышенные. Мы живём в невероятно измельчавшей стране и сами измельчали не меньше. Сейчас – снова время толпы. Но надолго ли?
Можно до хрипоты спорить о будущем науки, при этом живя в безнадёжном прошлом. Но единственный способ действительно переломить ситуацию – снова поверить в будущее. Научиться жить им, как Ломоносов и Циолковский. Идти вопреки всему и всем, как Джордано Бруно. И если мы – как народ, как страна – снова обретём величие, в первую очередь величие целей и идеалов, вот тогда мы и сможем праздновать День науки. Правда, скорее всего, всё же снова советской.