Художник на переломах эпохи
.
Михаил Толстиков родился 25 июля 1915 года в селе Кугульта Ставропольской губернии в семье потомков переселенцев из центральных регионов России. До нашего времени сохранились наименования улиц – Рязанка, Верхняя Орловка, Волга. Переселенцы давали им имена родных мест. Семья Толстиковых жила на улице Ремесленной. Пантелей Панфилович и Прасковья Ивановна воспитывали шестерых детей – пять сыновей и дочь. Отец большого семейства занимался пошивом шуб.
Мишу крестили в недавно отстроенном храме во имя святителя Николая, который и по сей день остаётся одним из красивейших храмов Ставрополья. Детей Толстиковы воспитывали в традициях православия, крестьянского трудолюбия. Миша «получился» восприимчивым к чужим бедам, заботливым об «общем благе», радеющем о справедливости; «мирный дух» делал его характер ровным, бесконфликтным, уступчивым, отзывчивым на просьбы и благодарным за помощь.
Вместо Сталинской стипендии - лесоповал
В 1932 году Михаила Толстикова принимают в Московский литографско-художественный техникум, только что открытый для подготовки художников наглядной агитации. Окончив его, в 1936 году он поступает в Академию художеств в Ленинграде – главную кузницу художественных кадров СССР. Его учителем стал Александр Осмёркин, участник группы «Бубновый валет», яркий представитель московского сезаннизма. Учёба в академии была успешной. На пятом курсе Михаил Толстиков был выдвинут на Сталинскую стипендию. Именная стипендия выдавалась наиболее выдающимся студентам. Вторым стипендиатом стал однокурсник - председатель учкома Натан Воронов, вольно или невольно сыгравший в судьбе Михаила и его товарищей зловещую роль. Произошло событие, перевернувшее ход самой жизни, перечеркнувшее все планы и надежды обозримого будущего и потом многие десятилетия влиявшее на последующую жизнь. Тот год был сложным для страны: ряд неурожайных лет, Вторая мировая война стояла «у ворот»... В 1940 году вышло постановление правительства об оплате учёбы в высших учебных заведениях. Семья Толстиковых еле-еле сводила концы с концами, и оплата обучения казалась неподъёмной.
В учебной мастерской Михаил сказал: «Теперь будут учиться только богачи». Однокурсник рассказал об этом... Стали работать «органы», выявили ещё и анекдот о Сталине... Михаил Толстиков с четырьмя товарищами был арестован. Пять месяцев следствия в «Крестах». 15 марта 1941 года состоялся суд. Приговор по 58-й статье – лишение свободы на семь лет с поражением в правах на три года.
В Горьковской области, в лесу, вдоль железной дороги располагались лагпункты. Это был Унжлаг – Унженский исправительно-трудовой лагерь, где заключенные занимались лесозаготовками. «Всех прибывших на другой день погнали на лесоповал. Более сильные пилили вековые сосны, кто послабее – обрубали сучья и жгли порубочные остатки в кострах. Труд тяжёлый, так как кроме топора и двуручной пилы ничего не было. Художники делали карикатуры на лодырей, отказников, вывешивали в зоне, за что однажды чуть «не получил ножа». Питание было очень плохое. Один раз в неделю давали курицу, чаще – крапиву с килечкой да кашу-шрапнель. Стукачей в лагере было много. За тарелку баланды продавали любого. Мой товарищ, Саша Кузьминский, тоже студент 5-го курса Академии художеств, стал их жертвой, он якобы вёл «антисоветские» разговоры. О нём доложили оперу и он был отправлен на штрафной лагпункт, исключительно на лесоповал, где вскоре и умер от непосильной работы», – вспоминал позднее Михаил Пантелеевич. Об условиях заключения в Унженском ИТЛ говорит статистика военного 1944 года: из 17 488 умерли 2855 человек. Это каждый шестой заключённый.
Через год Михаила расконвоировали. Теперь он мог свободно ходить в посёлок, где был штаб лагеря и жили вольные люди. Работал в клубе, где была агитбригада, – делал эскизы, оформлял сцену, гримировал самодеятельных артистов, писал плакаты – пригодились знания и умения, полученные в техникуме. Срок сократили на восемь месяцев.
«...слишком часто щемит сердце об утраченных, нереализованных возможностях…»
По отбытии наказания Михаил Толстиков был освобождён и отправлен в Кугульту. Домой он привёз сделанные в лагере портретные зарисовки заключённых. Михаил Толстиков пытался вернуться в Академию художеств, но поражение в правах не позволило ему это сделать. Преподавал в средней школе рисование и черчение, с увлечением работал в изостудии. Вернулся к творческой работе. Работал активно, пытался вступить в Союз художников, но судимость всякий раз становилась поперёк его желаний.
Сохранилась графическая серия, выполненная в 1950-1951 годы. Это листы «большой лирической интенсивности» – автопортреты, выполненные карандашом и акварелью. От раза к разу Михаил всё пристальнее всматривается в себя, пытаясь понять: «Откуда я? Кто я? Куда я иду?». Его взгляд испытующе недоверчив или задумчив. Вот рисунок под названием «Утраченные иллюзии», совсем как иллюстрация к «Человеческой комедии» Бальзака. На других прорывается скепсис или самоирония. Некоторые образы под «карнавальной» маской прячут от самого себя что-то сокровенное, к чему он и сам не решается прикоснуться… Но вот, чего в этих работах нет, так это уныния, отрицания, озлобленности, потери веры... Состояния, выявленные пристальным самоанализом, с определённостью выраженные в графическом материале на бумаге, по замыслу, по исходной потребности и по экзистенции (подлинное «Я») роднятся с автопортретами Рембрандта, созданными в моменты осмысления драматических переломов в судьбе.
В марте 1952 года Михаил Пантелеевич женился, вскоре родилась дочь Елена. В 1964 году семья переезжает в Ставрополь. Михаил Пантелеевич устраивается на работу в Художественный фонд. Сохранившиеся эскизы оформительских работ говорят о его умении работы со шрифтом, развитом чувстве стиля и композиции, хорошем вкусе. В семье появляется относительный достаток. Толстиков не оставляет попыток вступить в Союз художников, но его документы всё время откладывают – у бюрократии инерция перестраховки, душевная чёрствость.
Стать членом творческого союза Михаилу Толстикову удалось только в 1982 году, да и то только после вмешательства друга молодости – народного художника СССР Евсея Моисеенко, к которому пришлось обратиться за поддержкой. О прошедших годах Толстиков писал: «Терзали более 25 лет. Всё это очень угнетало, но не ожесточило меня. Я участвовал во всех краевых выставках: и зональных, и республиканских. Стал хорошим художником… Можно, было бы и забыть о прошлом, но нет, слишком часто щемит сердце об утраченных, нереализованных возможностях…».
Удел сильных дарований
Художник много пишет с натуры, часто отправляется на работу в горы. Живопись – это то, чему он остаётся верен в искусстве, самое же любимое в ней и самое замечательное – работа над пейзажем. Именно в натурной живописи художник создал самые поэтичные, возвышенные и совершенные образы природы. Природа горного Кавказа, как необъезженный конь, сбрасывает всякого, подступающего к ней с кондачка. Её же «приручение» – удел сильных дарований. В живописных работах «кавказского» цикла М. Толстиков поступает, как мифологический Персей, отрубающей голову Медузе Горгоне, глядя в зеркальный щит Афины: художник как бы «отводит» взгляд, смотрит сквозь, не фокусируясь на многочисленных деталях. Его горные пейзажи, как и многие другие произведения, выполненные непосредственно с натуры, несут на себе печать больших пластических обобщений, свидетельствуют о нерастраченном умении-знании «цельно видеть, цельно воспринимать и цельно изображать увиденное».
Природа Кавказа вдохновила его ещё на одно занятие – конструирование мебели из пней и корней деревьев, которому он уже в зрелые годы отдавался с юношеским энтузиазмом. Найденные в лесах и по берегам горных рек фрагменты деревьев он перевозил в Ставрополь; в мастерской очищал их, придавал нужную форму, шлифовал, покрывал лаком, и они представали перед зрителем экзотической мебелью и деталями интерьера. Ворочая неподъёмные корневища сосен и елей, вывернутых из каменистой почвы ураганным ветром или подмытых бурным потоком горной реки, – что думал этот человек, сменивший русые волосы на ослепительные седины, о своей прожитой жизни? Не казался ли себе таким же корнем, попавшим в ломающий, швыряющий в сторону, бьющий без разбора водоворот эпохи?..
Знавшие Михаила Пантелеевича вспоминают, что важным для него было не только творчество, но и общественное благо. В 1988 году художник передал в дар родной Кугульте 50 картин, а в 1996 году Михаил Пантелеевич со всем своим энтузиазмом организовал поддержку директору Зое Белой, лично собрав более пятидесяти подписей известных деятелей культуры для расширения помещений изомузея.
«Об искусстве в последнее время перестали в нашей среде говорить, - размышлял Михаил Толстиков на страницах дневника. - Кажется, что это как будто бы и неуместно. А всё потому, что захлестнули житейские, бытовые потребности. Забота о хлебе насущном. И непонятно, что осталось в душе художника, действительно ли ничего не осталось? Думаю, что осталось и сидит все это в глубине в замороженном состоянии, в стадии зимней спячки. Но вот настанет весна, как все растает и расцветет творческий порыв, и появятся произведения, выражающие душу, и будет пир духа по-настоящему».
На исходе дней подступила тяжёлая болезнь; врачи на прямой вопрос ответили ему прямо – осталось полгода. Колесо жизни завершало свой оборот, в приближении конца он сделал лёгонькую домовину и крест. Перебрал работы, подкрасил, подписал их - и ушёл, тихонько затворив за собой дверь.
Александр КОЛБАСНИКОВ,
сотрудник Ставропольского краевого музея изобразительных искусств.
