Победившая ГУЛАГ

Далеко не всем известно имя Ефросиньи Керсновской, русской мемуаристки и художницы, которая двадцать лет своей жизни провела в ГУЛАГе. И лишь единицы знают о том, что прах её покоится на ставропольской земле в городе Ессентуки. Личность этой сильной женщины, история её мытарств достойна того, чтобы о ней знали и помнили.

Уже и не скажу, как наткнулся на имя Керсновской, решил из любопытства поискать в интернете какую-либо информацию о ней, начал вводить запрос. Поисковик моментально выдал множество лубочных рисунков - необычных, сумбурных, грубых и абсолютно живых. Каждая из семисот работ сопровождается комментарием и изображает чудовищную сторону советского «зазеркалья». Бывшая заключенная смогла передать то, что не передал бы ни один фотообъектив.

«К счастью, никому не дано знать своё будущее»

Керсновская родилась 8 января 1908 года в одесской семье помещиков. Отец – юрист-криминалист с польскими корнями, а мать – учительница иностранных языков. Был ещё старший брат Антон, он во времена ВОВ, живя в Париже, был призван в ряды французской армии, где, как считали, и погиб, хотя скончался он лишь спустя четыре года от чахотки.

В период Гражданской войны семья Керсновских бежала в своё родовое имение в Бессарабии. Фрося окончила гимназию, изучила несколько языков и продолжила самообразование, параллельно выполняя все земельные работы на 40 гектарах участка. Позже умер глава семейства. Когда же Бессарабия присоединилась к СССР, начались массовые репрессии, мать и дочь выселили из дома, полностью конфисковав всё принадлежащее им по праву имущество.

Девушка отправила маму вслед за родственниками в Румынию, но сама предпочла остаться. Главной целью будущей писательницы был поиск работы, для того, чтобы можно было заработать деньги на содержание матери. Согласно конституциям РСФСР 1918 и 1925 годов, она была «лишенцем» без права голоса, не имела возможности участвовать в общественной жизни, претендовать на достойную работу, права и льготы, которыми обладали остальные граждане. Фактически лишенцы являлись в Советском государстве людьми «второго сорта».

Керсновской приходилось за копейки заниматься тяжёлым «мужским» трудом и устраиваться по частному найму. Под угрозой исключения из профсоюза, никто не мог помочь Фросе. Будучи человеком без советского гражданства, с сентября ей приходилось ночевать на улице, так как подобные ей изолировались от общества. К счастью, зимой Керсновскую приютила приятельница её мамы. Гражданство она получила лишь накануне январских выборов, да и то в нём стоял параграф 39, что означало пожизненный запрет на пребывание в столицах республик, крупных городах и курортах. На выборах Фросю возмутил тот факт, что среди кандидатов значилась бывшая проститутка, после чего девушка стала единственной, кто решился перечеркнуть бюллетень сплошным крестом.

В июне 41-го за ней пришли из НКВД, но Фроси не было дома. Прекрасно зная с какой целью сотрудники комиссариата посетили её скромное жильё, Керсновская не стала скрываться и последовала в добровольную ссылку, молодая, наивная и полная уверенности, что в трудовых лагерях ценится жизнь людей, поскольку те выполняют полезную для общества работу. Позже она с ужасом называла их лагерями смерти.

Пару раз у неё были шансы сбежать, но она ими так и не воспользовалась, руководствуясь тем, что «человек надеется на лучшее, исходя из того, что хуже быть не может».

«Первый раз звякнули ножницы для пострига...»

Ссыльным пришлось ехать в товарных вагонах. Недалеко от Омска у одной из женщин родился ребёнок, и вопреки всем запретам конвоиров, Ефросинья умудрилась сбежать из вагона и набрать ведро воды для обмывания малыша. За непослушание её посадили в карцер, а в личном деле отметили, что за нарушительницей необходим усиленный присмотр. На одной из станций у девушки отобрали чудом сохранившийся паспорт и обманом взяли расписку в том, что она «пожизненно ссыльная».

Имея возможность остаться в колхозе одного из приобских сёл, она выбрала привычную для неё работу на лесозаготовках и попала в самый отдаленный посёлок на реке Анга, где валила лес для прокладки узкоколейки и зимней дороги. 

Наступила зима. Заключённых перевели в Усть-Тьярм, где купить что-либо ссыльные могли только с разрешения начальства. Евфросиния не брала с собой зимней одежды, магазины пустовали…и только тогда, когда ударили 40-градусные морозы, а от холода не сгибались пальцы, ей разрешили купить валенки и телогрейку. Сказать, что условия проживания были ужасны – значит не сказать ничего. Кроме того, членам бригады запрещалось помогать друг другу, дети рабочих получали всего 150 граммов хлеба в сутки, нормы выработки леса были неоправданно завышены, из-за чего не выполнялись, а зарплата за каторжный труд была никакой. Храбрая девушка не хотела мириться с системой и на собраниях лесорубов критиковала начальника леспромхоза Хохрина. Последний предпочитал отвечать тем же, пользуясь свои положением, мелко пакостил и писал на неё кляузы в НКВД. Всего таких жалоб насчитали 111 штук.

В феврале 42-го Ефросинья заболела и не могла трудиться. По приказу Хохрина ей не выдали освобождение от работы и оставили без пайка. Чаша терпения была переполнена. Девушка попыталась убить чиновника, но так и не решилась брать грех на душу и просто сбежала из неохраняемого села. Весной доносы Хохрина дошли до адресата, за Керсновской приехали из НКВД. Не обнаружив беглянку, её объявили в розыск.

Уже будучи в преклонном возрасте, писательница сравнивала арест с постригом в монахи, а лагеря с крёстным путем.

«Требовать справедливости – не могу, просить милости – не хочу»

Бывшая дворянка прошла всю Западную Сибирь, несколько дней она двигалась вдоль рек и в итоге перешла с правого на левый берег Оби. Ефросинья не имела чёткой цели, не знала, куда и зачем идёт, лишь бы подальше от мест, где ей и другим людям причинили столько унижения и горя.

В итоге первым местом, где есть хоть кто-то живой, стала деревня Нарга. Ей приходилось ночевать в лесу, изредка попадалась возможность скоротать ночь в помещении. Чтобы как-то себя прокормить, она зарабатывала заготовкой дров для селян, чтобы было довольно рискованно – сибирякам велели сдавать в НКВД всех беглецов.

Оставаться на одном месте девушка не собиралась и вскоре она выдвинулась в Омск. На пути ей попадались пустующие деревни. Но расстояние и сильный голод сделали своё – в какой-то момент она пошла обратно, встретив в одном из посёлков ссыльных поляков, которых содержали в куда лучших условиях, нежели русских. Заключённые рассказали ей, что в Томске создают польскую армию для борьбы с фашистами, куда и решила отправиться девушка, чтобы стать военной медсестрой. Томск находился на правом берегу Оби, попасть туда можно было только на пароме, а для этого требовались документы. В итоге о планах пришлось забыть, оставалось идти на юг.

За попытку к бегству её приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Гордая и уверенная в своей невиновности она написала: «Требовать справедливости – не могу, просить милости – не хочу». К счастью, или к сожалению, наказание заменили на максимальный 10-летный срок. Затем, в 1944 году, будущую писательницу отправили в Норильлаг ещё на10 лет за «контрреволюционную агитацию» – ругала поэзию Маяковского...

Сколько стоит человек

В 1952 году, получив долгожданную свободу, Ефросинья поселилась в Норильске, а позже переехала в Ессентуки, где купила домик, стала разводить цветы и сажть в саду фруктовые деревья, на ветвях которых висела записка: «Берите даром». Она пыталась наверстать все потерянные годы: отправилась в Прибалтику на велосипеде и прошла пешком через Клухорский перевал. Позже она забрала из Румынии маму, так и не узнавшую о том, какая тяжелая жизнь была у её дочери.

В возрасте 56 лет Ефросинья Антоновна стала писать мемуары. На их создание ушло 4 года. Свои воспоминания Керсновская поместила на страницах обычных тетрадей. Наиболее яркие моменты проиллюстрированы карандашными рисунками. В своих историях она оголяет душу: рассказывает честно, без утайки, анализируя свои и чужие поступки, не испытывая смущения или страха – всё это позади. Кажется, что иллюстрации делал ребёнок, искренний, забитый, уставший, но не потерявший своей наивности, веры в справедливость и человеческое добро. В этих мемуарах писательница показала то, что никогда официально не афишировалось. Она пишет о НКВДшниках, изобретательных в своих издевательствах над людьми: они заставляли заключённых публично справлять нужду, проводили осмотр обнажённых женщин на глазах у мужчин, запугивали арестантов репрессиями, не позволяли умирающим и тяжелобольным увидеться с родней. В её историях люди слабы характером, им прививаются жадность, озлобленность и принципы волчьей жизни, но ни во время, ни после лагерей, Ефросинья никого не осуждает, она просто пытается жить. К одной из иллюстраций, где она изобразила похороны истощённых людей, есть приписка: «Простите меня, братья мои! Это чистая случайность, что я еще не с вами».

Изначально некоторые её работы распространились через самиздат, a в 1990 году сразу несколько изданий («Огонёк», «Знамя» и британский «The Observer») выпустили часть текстов. И только в 2000 году мемуары наконец-то выходят полностью в виде шеститомника под названием «Сколько стоит человек».

Возраст брал своё, здоровье стало подводить писательницу. В последние годы жизни за ней ухаживала семья Чапковских и их дочь Даша, которые всячески заботились о женщине. В 1988 году у художницы случился инсульт, а 8 марта 1994 года в возрасте 86 лет Ефросинья Керсновская скончалась. Похоронили её на Ессентукском кладбище.  

Она могла бы сдаться, забыть произошедшее, как страшный сон, или же навсегда замолчать под страхом очередной ссылки, но тогда бы она никогда не стала той, кто одержал победу над ГУЛАГом.